Ганнибал как всегда поспевал повсюду. Казалось, он находился во множестве мест одновременно, не проявляя ни малейших признаков усталости. Магон засыпал каждый вечер, едва касаясь головой подушки. И иногда ему казалось, что голос брата вводил его в сон и выводил обратно. Каждое утро командир объезжал огромное войско, хвалил солдат и упорно напоминал о богатствах, ожидавших их в Италии. Он рассказывал им, что их подвиги будут описаны поэтами и воспеты у костров в далеком будущем. Это был их шанс на бессмертие. Разве армия Десяти Тысяч совершила нечто большее? Разве переход через Альпы не сопоставим с походами Александра в Персию? О них будут вспоминать, как о доблестных героях. Но такая слава дается нелегко. За нее нужно бороться. В ту первую ночь, когда им пришлось спать на заснеженной земле, Ганнибал расстелил на льду тонкое одеяло, накрылся плащом и через миг погрузился в глубокий сон. Люди, услышавшие его храп, лишь покачали головами и с усмешкой развели руками в стороны. У какой еще армии был такой командир?
На следующее утро Ганнибал объезжал строй, рассказывая людям, что скоро они доберутся до последнего перевала. Так говорили его разведчики. Стоит им немного напрячься, и Италия ляжет пред их ногами. Любое промедление в такой момент будет величайшей трагедией. Неудача вызовет гнев богов, ибо те еще не видели, чтобы люди подходили так близко к вечной славе.
Магон, облокотившись на копье, стоял рядом с Силеном. Он услышал, как писец прошептал в ответ:
— Зачем тебе Италия? Почему бы не победить небеса? Я думаю, что врата на небо находятся здесь — в паре сотен шагов отсюда...
Заметив взгляд Магона, он быстро добавил:
— Только не смотри на меня так. Не я затащил нас сюда. Разве кто-то интересовался моим мнением? Неужели ты не знал, что эти места не предназначены для людей? Чем ближе мы подходим к богам, тем труднее нам дается жизнь. Скажи, разве ты не чувствуешь тяжести на сердце? Даже каждый вдох и выдох получается с трудом. Только не говори, что я преувеличиваю.
Магон хотел улыбнуться и возразить Силену, но не нашел подходящих слов. Ему не хотелось спорить с греком. Какое-то время они стояли в молчании. Чуть позже, заметив Бомилькара , Магон кивнул писцу, и они оба начали наблюдать за приближением мужчины. Тот шагал в полном вооружении и с поклажей на спине, как делал это с самого начала восхождения. Чтобы быть примером для солдат, объяснял Бомилькар. Заледеневшая поверхность снежного покрова заставляла его соблюдать осторожность. Он ставил одну стопу на грунт, давал ей время, чтобы утвердиться на земле, затем толкал массивное тело вверх и делал следующий шаг, вытягивая ногу из снега, как дерево с толстыми корнями. Магон и Силен не сводили с него глаз, пока он не оказался рядом с ними.
— Опять придумываешь сказочки, грек? — спросил Бомилькар .
— Я как раз придумал одну, — ответил летописец. — Это будет сказка о зимнем безумии. Ты станешь ее главным героем, мой друг. Голиафом, застрявшем среди горных пиков.
— Твой язык не знает усталости. Когда ты не сможешь шевелить ногами, я верю, твой язык отрастит огромные крылья и вознесет тебя на снежные вершины.
Силен нашел этот образ забавным. Он хотел продолжить разговор, но Бомилькар прошел мимо них и вскоре исчез за стеной снегопада.
— Могу поспорить, — прошептал грек Магону, — что он начал готовить эту шутку еще на подступах к Роне.
К полудню, когда воздух немного прогрелся, они шагали позади длинной колонны людей. Магон, нагруженный гораздо меньше, чем Бомилькар, тоже шел пешком, предполагая, что пот и усилия генерала подбодрят солдат вокруг него. Это была нелегкая жертва. Снегопады, холодные ночи и жаркое солнце, сиявшее в ясные дни, создали слой талой жижи под коркой снега и льда. Люди часто обманывались, думая, что снежный наст даст им прочную опору. Их ноги проваливались сквозь верхний слой и погружались в вязкую слякоть. Затем они осторожно делали новый шаг, еще один и постепенно начинали верить, что корка снега в этом месте крепкая. Однако чуть позже лед снова проламывался под ними, и люди погружались в жижу до икр, а иногда по колено или вовсе по пояс. Вьючные животные барахтались в грязи, увязая в ней так глубоко, что их обезумевшие головы едва торчали над поверхностью снега.