Она уже сделала несколько шагов к выходу, но Марлон схватил её за руку и развернул к себе.
— Мне есть дело, разве не понимаешь? — отчаянно выкрикнул он.
Только теперь Ви заметила, как лихорадочно блестели его глаза, как смягчились старые шрамы на щеке, как трепетали прежде столь твёрдые губы. Ви поражённо выдохнула. Его рука скользнула на талию, прижимая ближе. Горячее дыхание опалило кожу. Голова закружилась будто от сладкого игристого вина. Глаза в глаза. Ближе, почти соприкасаясь.
Ви очертила пальцами причудливые бороздки шрамов:
— Это на войне?
— Нет, кайсианские разборки, — он снова взял её за руку и приложил к губам.
— Не стоит, — прошептала Ви, гася поднимающуюся изнутри нежную истому.
Марлон печально улыбнулся:
— Иди, а то опоздаешь. И помни, что бы там ни было, здесь тебя ждут. Всегда.
Переплёл свои пальцы с пальцами Ви — знак хануанского прощания — и ушёл.
На трибунах шумели зрители. Прожектора ярко освещали скаковой трек, разгоняя ночной сумрак. Лошади нетерпеливо рыли землю копытами и щедро орошали все вокруг слюной. Сердце болезненно екало в груди в ожидании старта.
Гудок! Лязг железных ворот. И громогласный топот копыт. Трехтактная дробь, слитая в унисон единым порывом. Быстрее! Не отставать!
Чума вошёл в азарт, и Ви с трудом удавалось его сдерживать. Зрение сузилось до тонкой полоски трека, до колышущихся спин жокеев, до мелькающих копыт лошадей. Впереди раздался грохот. Лошади посторонились, проносясь мимо поверженного лидера. Дальше ещё кто-то падал, сходил с дистанции. Не смотреть! Не представлять себя на месте упавших!
К последнему кругу их осталось всего семеро: громадный духабец, два люрца чуть пониже и покряжистей, три невзрачных кайсианца и широко, словно огнедышащий дракон, раздувающий ноздри Чума. Ви отпустила поводья. Почувствовав свободу, жеребец рванул вперёд, быстро обгоняя соперников. Люрцы заметно прибавили. Длинноногий духабец пошёл размашистыми скачками. Едва завоёванный разрыв стремительно сокращался. Пять корпусов. Три. Два.
Ви нахлёстывала коня. Быстрее! Быстрее! Не дать себя догнать, иначе всё будет кончено. Но Чума словно застыл, сам замедлился, прижимая уши низко к голове и скаля зубы. С ними поравнялся духабец. Свистнул электробич, оставив на бедре камаргу кровавую полосу. С треском перезарядился.
«Давай же, родной! Ты сможешь!» — взмолилась про себя Ви, пытаясь оторваться. Следующий удар бича рассёк ей плечо почти до самой кости. От адреналина Ви ничего не почувствовала. Только рукав куртки промок и отяжелел. Сейчас останавливаться нельзя! Ради Хану, ради Пушэ, ради Марлона, ради камаргу. Ради себя, в конце концов!
Чума прижался к духабцу. И змеиным выпадом грызнул за шею, вырвав вместе с кожей кусок мяса. Духабец взревел от боли и отпрянул. Уже замахивающийся бичом жокей не удержал равновесие и повалился под копыта несущихся следом люрцев. С победоносным гиканьем Чума промчался через финишную черту. И тут же остановился. Ви плавно скатилась по шелковистому боку в заботливые руки Марлона.
— Мы победили! Камаргу — лучшие! Да здравствует Хану! — совсем забыв себя, вопил старый консул.
Хануанцы по всему ипподрому, по всей Кайсе, по всей империи Солей вторили ему ликующим эхом. Теперь камаргу будут жить. Хану сохранит свою гордость. Раны зарастут и забудутся, а шрамы останутся напоминанием о великой победе павших.