Она бросает взгляд на другую сторону улицы, у меня вырывается долгий вздох.
– Чего? – говорит она.
– Сама мне скажи чего.
– Ладно. Он пригласил меня в гости.
Я стискиваю ноутбук в ладонях, таращусь на широкую двустворчатую дверь. Дверь эту я ненавижу.
– Дженайя, ты только что вернулась домой. Я тебя сто лет не видела. Может, побудем вместе? Съездим в центр на автобусе? В кино сходим? В книжный? Ну хоть что-то.
– Да, конечно. У нас целое лето впереди, Зи, – говорит она, улыбаясь и не отводя глаз от дома напротив.
– Ты что, прямо сейчас туда пойдешь?
– Да-да. – Она встает, расправляет подол летнего платья. – Хочется посмотреть, как там внутри. Ты только подумай, они там все довели до ума – за сколько там, за пару месяцев?
– Почти за год. Я своими глазами видела. День за днем. Так что представляю, как оно все выглядит внутри. Могу тебе картинку нарисовать.
Она, будто не слышит, делает шаг с крыльца.
– Най, папуле это не понравится, – говорю я в последней попытке не дать ей испортить свою жизнь. Мою жизнь. Наши жизни. Мы – наша семья – в хороших отношениях со всеми соседями по кварталу, поэтому все общие праздники проходят без скандалов; поэтому идти домой в темноте не страшно; поэтому дотопать до бодеги в пижаме и пледе – обычное дело. Но приехали Дарси – и все это под угрозой.
– Мне нужны всякие дизайнерские идеи, я ведь собираюсь купить в Бушвике какую-нибудь развалюху и довести ее до ума, – говорит Дженайя мечтательным отрешенным голосом.
– Дженайя, этого никогда не будет: таким, как они, не нужны такие соседи, как мы, – говорю я. – Особенно Дарию.
– Зури, ты говоришь чушь, – отвечает она, после чего ее круглая попка и короткое летнее платьице плавно перемещаются на другую сторону улицы.
– Дженайя, дождь собирается! – кричу я ей вслед.
– Вот и хорошо! – отвечает Дженайя, не оборачиваясь.
Я пытаюсь сосредоточиться на эссе. Сделать вид, что мне наплевать. Заставляю себя писать, и, как всегда, на экран выливаются несвязные слова. Шершавое неотесанное стихотворение, как ступеньки на крыльце, как тротуар перед нашим домом. Как все вокруг меня в этот миг.
В темных тучах над Бушвиком есть что-то волшебное. Так, по крайней мере, говорит Мадрина. В моем районе тучи не просто тучи. Я всегда знаю: если солнце спряталось и зарокотал гром, на нас скоро что-то обрушится.
Сперва моросит, через пару секунд начинается ливень. Дом напротив как будто тянет меня к себе. А может, сестре хочется, чтобы я была с нею, тоже посмотрела на все эти кухонные приборы из нержавейки и на мебель как в кабинете у врача. А может, ей там так противно, что хочется сбежать, но она боится показать себя невоспитанной, – и я очень выручу ее своим приходом.
Компьютер заливает дождем, я прячу его под рубашку, едва шагнув на тротуар. «Иду тебя выручать, Най-Най!»
Соседи разбегаются по домам, у края тротуара набухают лужи. Голову я не накрываю. Пока успеваю добежать до ворот дома, косички уже мокрые, обвисшие, они тяжело ударяют по лбу и щекам.
Вблизи двери даже красивее, но мне они все равно поперек горла, ведь это ворота, ведущие в другой мир. Звонка нет, только домофон с экранчиком. Я нажимаю на кнопку, на экранчике появляется смутная черно-белая фигура – это я. Я озираюсь, где же висит камера, но ее спрятали на совесть. Еще бы таким людям не иметь камеру слежения у входной двери, да еще, скорее всего, и дорогую сигнализацию. Даже у Эрнандо в его бодеге нет таких приспособлений.