– Вы приехали в Корнуолл повидать отца? Но зачем? Сэр Морган сумрачно взглянул на нее:
– Вы чересчур любопытны, ваша милость. Успокойтесь, мне необходимо обсудить с лордом Монтерреем обычные коммерческие дела.
Он заметил недоверие в глазах девушки, которые в темноте казались почти черными. Зато ее шелковое белое бальное платье отливало серебром, и капитан не мог не обратить внимания на ее обнаженные плечи и крепкие бугорки грудей, которые вздымались и опадали в едином ритме с учащенным дыханием.
– Вне всякого сомнения, вы задаетесь вопросом: мол, какие дела могут быть у такого человека, как я, с вашим отцом?.. – усмехнулся сэр Морган, но вдруг осекся.
Он понял, что у него больше нет охоты пикироваться с этой девушкой. Капитана вновь охватило то неистовое желание, которое он испытал, когда держал Сэйбл Сен-Жермен в своих объятиях, и которое никак не мог удовлетворить, несмотря на то, что знал за свою жизнь многих женщин.
– Мне абсолютно все равно, какие дела связывают вас с моим отцом, – заявила Сэйбл, и голос ее дрожал. – Если он решил принять вас в нашем доме, то я не опозорю его, поступив иначе. А теперь, если вы не против, мне нужно вернуться к гостям.
С этими словами она повернулась и направилась к дому. Морган пристально смотрел ей вслед, покачивая головой. На его губах играла мечтательная улыбка. «Да она просто испорченная, взбалмошная девица, которая выглядит слишком соблазнительно!»
Вернувшись в зал, Сэйбл нехотя приняла приглашение на танец. Когда гордый ее согласием партнер вел девушку по кругу, она намеренно не обращала никакого внимания на Моргана Кэри, который, вернувшись из сада, оживленно беседовал с графом. Казалось, капитан совершенно забыл о ней, и Сэйбл ужасно злилась на него за это; к тому же ее одолевало любопытство. Отец ничего не говорил о том, что сэр Морган Кэри, рыцарь Ордена Бани, будет присутствовать на балу. Что за общие дела могут быть у этого высокомерного, бесшабашного капитана с Чарльзом Сен-Жерменом?
Она видела, как сэр Морган повел ее мать на танец. Графиня улыбалась ему, когда они грациозно вальсировали, и головы всех гостей повернулись в их сторону. Было очевидно, что графиня наслаждается танцем, и Сэйбл вспомнила, как мать призналась, что при первой же встрече с капитаном сочла его весьма обаятельным мужчиной. Девушка подумала о возможной реакции родителей, если бы они узнали, что вытворял с ней и что говорил ей капитан на веранде у Хэверти. Она очень сомневалась, что, узнай родители правду, они бы принимали его в Нортхэде так сердечно.
– У тебя такой вид, словно ты только что съела целый лимон! – пошутил Эдвард, когда Сэйбл вышла из танцевального круга и подошла к нему. – Ну что, галантный Клиф больше не докучает тебе, не так ли?
Глаза девушки сузились, когда она увидела, как Морган Кэри взял изящную ручку графини в свою огромную ручищу и повел ее обратно к улыбающемуся, благожелательному графу.
– Нет, – отрезала Сэйбл, – боюсь, что дела обстоят гораздо хуже!
Нед удивленно посмотрел на нее, но она лишь покачала головой и горестно вздохнула.
– Не важно. Просто мне не хотелось бы, чтобы Сен-Жермены всегда проявляли такое гостеприимство, впуская к себе любого подонка, которому случится постучаться в двери Нортхэда.
С этими словами, прежде чем брат успел расспросить ее, она отошла, приглашенная на танец еще одним молодым поклонником. Нед же, оставшись стоять у двери, пытался разгадать смысл странного замечания сестры.
Когда гости разошлись, было уже далеко за полночь. Выглядывая из затемненного окна Большого зала, Сэйбл видела розовеющий горизонт, а это означало первые проблески утренней зари на земле Корнуолла. Девушка так утомилась на балу, что потеряла всякий интерес к Моргану Кэри. Еще бы, ведь этот капитан даже не пригласил ее на танец! «Дай-то Бог, чтобы к утру он исчез!» – подумала Сэйбл.
Пожелав родителям спокойной ночи, она направилась в свою спальню. Однако не стала вызывать Люси, которую незадолго до этого видела в гостиной, где гужевались слуги и жители окрестных деревень и где камеристка танцевала с дородным грумом Джимсом. Люси приветливо помахала ей рукой, а у камеристки было такое счастливое лицо, что Сэйбл тотчас догадалась: она наконец выбрала себе мужа.
Сладко зевнув, Сэйбл сама сбросила свое чудесное бальное платье. На туалетном столике горела единственная свеча, освещавшая изысканный, теплых тонов балдахин над кроватью. Девушка на минуту присела на мягкий диванчик у окна. Хотя она смертельно устала, в ее жилах все еще играло вино, а в ушах звучала музыка – в общем, ей вовсе не хотелось спать. Было очевидно, что бал удался на славу. Об этом ясно свидетельствовали веселые лица гостей, когда они расходились по отведенным им комнатам или вызывали свои кареты и экипажи.
Брови девушки сошлись на переносице, когда она вдруг вспомнила о Моргане Кэри. Сэйбл безотчетно сравнила его обветренное, суровое лицо с холеными лицами молодых людей, улыбавшихся ей на балу. И эти мысли встревожили ее.
«Почему мои мысли, – спрашивала она себя, – постоянно возвращаются к человеку, который был груб со мной и оскорблял меня?» Не менее досадно было и то, что она не могла забыть неистовой страстности его поцелуев и ответного пламени, которое он разжег в ней. Тот факт, что она никогда и ни с кем не испытывала ничего подобного, озадачивал ее, и Сэйбл пыталась объяснить все это обыкновенным девичьим любопытством. «А кроме того, – говорила она себе, – разве имеет значение то, что его поцелуи вызвали во мне какие-то непонятные чувства?» Она считала его самодовольным и несносным наглецом и решила при первой же возможности высказать ему свое мнение о нем, не выходя, разумеется, за рамки приличий.
Рано утром Сэйбл разбудил Лайм, который хихикал и стаскивал с нее одеяло. Открыв глаза, она увидела, что младший братишка нетерпеливо переминается с ноги на ногу и весело улыбается ей. В своих коротких штанишках и белой рубашке, с взъерошенными темными кудрями он выглядел удивительно невинным.
– Ах, Лайм, – застонала Сэйбл, пряча лицо в подушку, – что тебе нужно?
– Люси просила разбудить тебя. Она говорит, что у меня это получается намного лучше, чем у нее.
«Пожалуй, она права», – подумала Сэйбл. Было очевидно, что Лайм сгорает от нетерпения, и это гораздо больше побуждало подняться с постели, чем если бы ее начала трясти за плечо Люси. Обычно Сэйбл была ранней птахой, но накануне она легла так поздно, что ей ужасно хотелось подремать хотя бы еще полчасика.
– Пожалуйста, поторопись, Сэйбл! – взмолился Лайм, когда увидел, что сестра и не думает вставать. – Состязания начнутся после обеда, и папа уже поехал размять Де Кера. Если мы поспешим, то еще сможем нагнать его.
С минуту Сэйбл не двигалась, представляя себе, как ее щеки обдувает влажный, солоноватый ветерок с моря, когда она скачет на Амуретте галопом через вересковые пустоши. После того как она вдосталь натанцевалась и выпила столько глинтвейна, трудно было придумать более бодрящее средство.
– А Нед встал? – спросила она, соскочив с постели и ополаскивая лицо водой из хрупкого фарфорового тазика.
– Он уже давно ждет в конюшне! Поторопись, пожалуйста!
Одарив брата снисходительной улыбкой, она принялась расчесывать щеткой свои длинные волосы, потрескивавшие под се тонкими пальцами.
– Пришли сюда Люси. Пусть поможет мне надеть амазонку, и я буду готова через несколько минут.
Лайм поспешил выполнить поручение сестры. Сэйбл же положила щетку на место и, подойдя к высокому окну, раздвинула тяжелые портьеры. Яркие лучи солнца брызнули в комнату, и глаза девушки радостно загорелись, когда она увидела перед собой темно-зеленые вересковые пустоши и океанский простор. По традиции, в Нортхэде сытный завтрак подавали гостям в их комнаты, и потому она была свободна до самого полудня.