– Папа. Ты приехал, – счастливым голосом проговорила она.
– Ну да. – Отец окинул дочь любящим взором.
Она прижалась к отцу, поглядела на Элайзу и поразилась, увидев вместо чопорного узла на затылке рассыпавшиеся кудри, придававшие учительнице несколько безумный вид. То была настоящая Элайза Холл – полная чувства и энергии, а вовсе не бесцветная сухая менторша, каковой она изо всех сил старалась казаться.
– Когда ты услышал звуки пианино, ты решил, что это я играю? – лукаво глянула на отца Темпл.
– Я прекрасно знал, что это не могла быть ты. Ты обычно играешь совсем другую мелодию, – улыбнулся он в ответ.
Темпл расхохоталась.
– Скоро ты перестанешь так говорить. Мисс Холл дает мне уроки игры на фортепиано, так что я тоже буду играть как она.
– Будем надеяться. – Уилл Гордон скептически поднял бровь.
– Ваша дочь – способная ученица, – быстро проговорила учительница.
Уилл сразу почувствовал в этой высокой невзрачной девушке упрямую натуру и, подавив желание улыбнуться, церемонно кивнул.
– Рад это слышать, мисс Холл. Скажите, как себя чувствовал Пейтон Флетчер, когда вы его видели в последний раз?
– Он пребывал в добром здравии, – сухо ответила учительница.
– Взгляд его по-прежнему остер, а улыбка так же широка, как прежде?
– Именно так. – Элайза улыбнулась столь точному описанию спрингфилдского адвоката. – Он просил меня передать вам его наилучшие пожелания.
– Прошло много лет с тех пор, как мы с ним виделись. Я напишу ему завтра письмо. – Уилл посмотрел на Элайзу и улыбнулся. – Теперь, когда Пейтон Флетчер стал «джентльменом с зеленым портфелем», мне частенько требуется его совет.
Произнеся это деревенское прозвище для адвокатов, Уилл весело улыбнулся, однако Темпл разглядела на его лице следы усталости и напряжения.
– Ты устал после долгой дороги. – Темпл взяла отца за руку. – Ты ел?
– Мама готовит мне поесть.
– Пойду погляжу, готово ли.
Дочь прекрасно знала, что если Викторию позовет кто-нибудь из детей, все прочее будет немедленно забыто. Темпл никак не могла этого понять, и про себя не одобряла такое отношение к своему отцу.
Девушка вышла, и тут Элайза нарушила молчание:
– С вашего позволения, мистер Гордон, я удалюсь в свою комнату и оставлю вас, чтобы вы могли отдохнуть с дороги.
Не дожидаясь ответа, она последовала за Темпл. Оставшись в гостиной один, Уилл почувствовал, что тишина комнаты действует на него угнетающе. Ощущение покоя ушло. Уилл подошел к окну и стал смотреть в черную мглу. Одна из легенд чероки гласила, что черный цвет – это цвет запада, ибо там земля заглатывает солнце. Уилл отвернулся от окна и подошел к роялю, тронул клавишу и услышал тонкий звук, словно запел рожок.
Перед его мысленным взором вновь предстала эта новая учительница, Элайза Холл: вот она сидит за роялем, пальцы быстро порхают по клавишам, тело плавно раскачивается в такт, на лице – блаженство полного слияния с музыкой, в волосах отражается сияющее пламя свечей. На короткое мгновение Уилл перенесся в прошлое, времена тогда были не такие беспокойные. Вечер, Массачусетс, дом Пейтона Флетчера и его семейства. Мать Пейтона играла на рояле почти каждый вечер, аккомпанируя сыну, который обожал петь.
Как давно все это было. Как давно.
Уилл вздохнул и оглядел пустую комнату, потом направился к двери. Сегодня вечером ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями. Из холла донесся сдавленный кашель. Виктория, подумал Гордон, и сердце его тревожно сжалось. Подойдя к приемной, он увидел там жену – теперь это была лишь тень той женщины, на которой он женился восемнадцать лет назад.
Она улыбнулась, но и в улыбке осталась лишь малая доля былой теплоты.
– Твой ужин в столовой.
– Чудесные слова для слуха голодного мужчины, – сказал он и последовал за женой в столовую.
На дальнем конце стола стоял серебряный подсвечник с тремя свечами. Уилл прошел и сел на свое обычное место во главе стола. В комнату вошла Темпл, держа в руках графин.
– Не желаешь ли к ужину холодного сидра, папа? – спросила она.
– С удовольствием.
Уилл расстелил у себя на коленях большой носовой платок, а Темпл тем временем наполнила сидром его бокал и поставила графин на маленький столик.
– У тебя есть все, что нужно? – поднялась со стула Виктория.
Уилл взглянул на лежащие перед ним холодную свинину и кукурузные лепешки. Сияние свечей отбрасывало на лицо жены мягкий свет, в таком освещении она немного напоминала себя молодую.
– Посиди со мной.
Виктория покачала головой.
– Мне надо идти к маленькому Джону. Он весь вечер хныкал.
Уиллу вдруг захотелось напомнить, что он тоже имеет право на ее внимание, ведь он – ее муж. Ему так хотелось рассказать ей о собрании в Национальном Совете, о событиях в разных частях земли чероки, о последних бесчинствах джорджийских гвардейцев, о злодеяниях «клубов наездников». Но он знал, что жене все это безразлично. Поэтому Уилл сдержался.
– Тогда, конечно, иди к Джону.
Подчеркнуто спокойно он взял бокал с сидром и поднес его ко рту.
– Неужели ты не хочешь узнать о том, чем закончилось заседание в Национальном Совете, мама? – возмутилась за отца Темпл, когда Виктория направилась к выходу.
– К какому бы решению они ни пришли, я уверена – оно на благо нашего народа.
За уверенным тоном скрывалось полнейшее безразличие.
Темпл решительно села в кресло.
– Расскажи мне о собрании, папа. Мне так интересно, – попросила Темпл. Внутри себя она кипела от негодования и злости на мать.
Уилл изучающе смотрел на дочь; она уже не ребенок, а совсем взрослая девушка. Он давно догадался, что дочь видит и возникшую между супругами пустоту, и натянутость отношений. Темпл, как умела, старалась восполнить недостаток внимания к отцу, вот и сейчас она пыталась сгладить безразличие Виктории собственным жгучим интересом.
Но Уилл помнил те времена, когда у них с Викторией не всегда было так, как сейчас. Когда они только поженились, их совместная жизнь была яркой и полной чувства. Супруги вместе радовались рождению Темпл; их второй ребенок умер через несколько часов после появления на свет, и они вместе оплакивали его. Но со смертью следующего ребенка муж и жена начали незаметно отдаляться друг от друга.
У них родились четверо здоровых детей. Но еще пятерых они похоронили. Казалось, со смертью каждого ребенка умирала частица самой Виктории, и с каждым разом они все больше отдаляются друг от друга. И вот вышло так, что теперь двое людей жили под одной крышей, ели за одним столом, но не делили больше ни радости, ни горести, ни супружескую постель.
Смысл жизни Виктории заключался в детях. Каждый из выживших детей представлял для нее огромную ценность. Мать не желала расставаться с ними ни на час.
Уилл это прекрасно понимал. Вот почему он нанял новую учительницу, вместо того чтобы отправить детей учиться за границу. Это было дорогостоящее решение и, возможно, не самое мудрое, учитывая нынешнее положение дел на земле чероки.
Уилл вдруг поймал себя на том, что пересказывает Темпл, как проходило собрание; он опускал лишь те детали, которые могли взволновать понапрасну девочку. Он по-отцовски гордился дочерью, ее глубокими, умными вопросами, и с удовольствием отвечал на них. Наконец за столом воцарилось молчание, тарелка была пуста, голод утолен.
– Как хорошо дома, – удовлетворенно произнес Уилл Гордон.
– Как хорошо, когда ты дома. – Темпл собрала тарелки и столовые приборы и понесла их к маленькому столику, бросив через плечо: – Ты слышал, Клинок вернулся.
Уилла развеселило притворное безразличие в ее голосе.
– Ты довольна?
– Буду довольна, если он задержится.
Легкая улыбка, скользнувшая по губам девушки, говорила без слов, что уж Темпл позаботится о том, чтобы он задержался.