Молодые люди, как выражение с положительным значением, со временем расширило свой смысл. Так стали говорить о молодом, незрелом, еще не очень самостоятельном мужчине. В начале XX века вошло в обиход и обращение, известное до нашего времени: «Молодой человек!» В одной из пьес его использует А. Чехов, очень тонко чувствовавший всякую новинку в современном ему разговорном языке.
Стоило только появиться «молодому человеку» -как обращению к любому мужчине, в ряд с ним возникает и «девушка»! Это обращение, сменяя старое барышня, впервые появилось в разговорной речи Москвы 20-х годов XX века; подобрав его там, пустил в оборот и сделал всеобщим достоянием В. Маяковский. Конечно, поэт не предполагал, что и пожилых продавщиц в магазине станут окликать: «Девушка-а-а!»
Как только термин социального характера путем эмоционального сдвига расширяет сферу своего употребления, он становится словом с неопределенным значением и только смущает умы. Так и в этом случае. Девушка - не только лицо женского пола, не состоящее в браке, но и служанка в доме, прислуга, - таковы два значения слова, прямое и переносное (социальное), пришедшие к нам из прошлого. И барышня и прислуга одновременно; и кто знает, не скрывается ли за сдвигом значения в словах барышня - девушка стремление поднять служанку-девушку до уровня барышни? Переносные значения слов в каждое время свои. Так кем же оказывается «девушка» в магазине сегодня?
От ХЛЫЩА до стиляги
В тех словах, которые мы только что рассмотрели, хотя бы смысл, переносное значение развивается на основе образа, вынесенного из дали времен. Но есть и слова-знаки, самим существованием своим осуждающие пустоту прожигателей жизни, ничем не интересующихся и социально бесполезных лиц. Названия для них в разговорной русской речи не было. В XVIII веке придумали было называть их щепетинниками - от слова щепа: плывет бесполезная стружка по воле стихий, и все. Слово в нашей речи не укрепилось, и тогда обратились к испытанному средству: к иностранным словам. Вот проходят они перед нами в бытовых повестях прошлого века: монтеры, шикарй, форсуны...
В том же ряду хрипы - выразительное изобретение одного гусара; по свидетельству П. А. Вяземского, «слово хрип означало какое-то хватовство, соединенное с высокомерием и выражаемое искусственною хриплостью голоса». Хрипели, свистали и сплевывали на петербургские мостовые многие поколения этих мо-лодцов-удальцов, и вглядитесь, чей это портрет - уже в наши дни: «Шалопаи сновали по улицам, насупивши брови, фыркая во все стороны и не произнося ни одного звука, кроме го-го-п>!»? (М. Е. Салтыков-Щедрин). Каждое время воспринимало таких по-своему, отмечая тот или другой выразительный признак.
Например, понятие «золотая молодежь», постепенно наполняясь серьезным и, как теперь говорят, престижным содержанием, прошло путь от вивёра - про-жигателя жизни и такого же легкомысленного жуира, через фешенеблей и денди до джентльменов. Само отношение к подобным словам показывает, что рожда-лись они в особой среде, и среди «своих» получали все более положительное значение. При этом французское медленно поворачивалось на английское: не прожигатель жизни вивёр, а расторопный джентльмен.
Не всякий денди мог выдержать «тон», многие сбивались на вульгарность. И они получили свои имена, особенность которых в их исключительной краткости и вместе - в некотором презрении. Пошляк, при отсутствии вкуса, но с претензией - пшют, хлыщ, фат... Наверное, и современное пижон из той же стаи, хотя это французское слово мы и заимствовали из воровского жаргона.
Интересно слово хлыщ, - в отличие от прочих оно, как ни странно, русское, придумано нарочно. И. И. Панаев в 1854 году говорил: «Это слово сорвалось у меня с языка... Нам всем очень понравилось это слово; мы приняли его без возражений и пустили в ход. Теперь оно по нашей милости начинает распространяться». Чтобы слово распространилось, мало было пустить его в кругу петербургских литераторов. Нужно было еще и «освятить» обличительное слово в каком-то популярном тексте - и тот же Панаев пишет повесть о петербургских хлыщах; Короленко говорил о петербургских пшютах, хлыщах в журналистике, Боборыкин - о хлюстах и петербургских жуирах, Л. Толстой - о фатах и т.д.
Чем выше эмоциональный накал какого-то слова, тем скорее оно тускнеет. Трудно понять красочность образа, который сложился в подобных словах и что-то значил для наших дедов. Все время необходимы слова новые, и они рождаются с каждым поколением. Из недавних, с 1949 года - стиляга. Особенность слова - в иностранном корне, русский же суффикс выразительно передает наше отношение к человеку, которого можно назвать стилягой.