Постепенно развивалось переносное значение слова, при этом общее представление об азарте сохранялось. «Богатый человек, для которого библиография была нечто вроде спорта», - говорит журналист, имея в виду то, что теперь называют хобби - тоже английское слово, которое значит конек, любимое занятие: у него свой конек. Логик С. И. Поварнин в университетских лекциях начала века говорил: «Спор ради спора - своего рода искусство для искусства. Спорт». Но слово спортсмен он ставит еще в кавычки: «Такой «спортсмен» не разбирает часто, из-за чего можно спорить...»
Все изменилось в начале прошлого века. В популярном словаре иностранных слов 1928 года сказано уже просто: «Спорт - физические упражнения». Спорт стал физкультурой, которой могут заниматься все.
Постепенно изменилось отношение со стороны общества и к чемпиону. Еще тонкий знаток русской речи А. П. Чехов признавался, что в описаниях может смириться с коллежским асессором или капитаном второго ранга, но, писал он: «...флирт и чемпион возбуждают во мне отвращение».
В точном соответствии со смыслом французского слова поначалу чемпион - борец. Вот свидетельство и А. М. Скабичевского: «Находят в этом такое же хищное упоение, какое испытывают любители боя быков, петухов или чемпионов». В XIX веке чемпионом вполне могли называть защитника и поборника - например, справедливости или долга, но при этом (опять-таки!) не всегда в положительном смысле. Современник писал о Николае I, что тот «убежденный и прямолинейный борец (champion) за монархическую власть в Европе». В середине XIX века - каков чемпион?!
Сравним же эти слова. Оба заимствованы, но с разным к ним отношением. Спортсмен - из одного (английского) языка, и в узком значении слова увидела русская речь пустоту азарта, бездельность. Чемпион - международный термин (он и в английском, и во французском, и в других языках), из латинского корпя campionem (борец), и в этом интернационализме увидела русская речь положительное свойство. Став русскими, оба изменили свое значение - но только в наше время с развитием профессионального спорта и его специализацией. Спортом сегодня называют физические упражнения для развития и укрепления организма и только в переносном значении - это азартное увлечение чем-нибудь. Спортсмены - люди, занимающиеся спортом, не обязательно профессионально; это участники соревнований, тогда как чемпионом может стать лишь победитель.
И. С. Тургеневу приписывают изобретение слова нигилист, которым стали называть «ниспровергателей существующего строя», «красных», революционно настроенную молодежь. Употребил это слово Тургенев в романе «Отцы и дети». Сразу же по его выходе в свет в мае 1862 года слово было подхвачено. Впечатление «нового» слова создавали и критики, возражавшие против понятий и образов, воплощенных в книге, - «симптомов так называемого нигилизма», по словам Гончарова. Сложилась редкая ситуация: новое общественное движение, безымянно таившееся до того, вдруг, подобно пожарам в Петербурге той жаркой весной, вспыхнуло пламенем и проявило для всех суть нового дела. Благодаря одному лишь слову.
В самом деле, иронизировал Салтыков-Щедрин, как назвать такого человека: на красоту не взирает, не тоскует по истине, эстетическими вопросами не волнуется, на виолончели не играет и романсов не поет, обаятельную силу четвертака отвергает положительно? «Спрашиваю я вас, как назвать совокупность всех этих зловредных качеств, как назвать людей, совокупивших в себе эти качества? Я знаю, госпожа Коробочка назвала бы их фармазонами, полковник Скалозуб назвал бы вольтерьянцами; но И. С. Тургенев не захотел быть подражателем и назвал нигилистами... Как бы то ни было, но «благонамеренные» накинулись на слово нигилист с ожесточением, точь-в-точь как благонамеренные прежних времен накидывались на слова фармазон и вольтерьянец. Таким образом, нигилист, не означая, собственно, ничего, прикрывает собою всякую обвинительную чепуху, какая взбредет в голову благонамеренному».
Появились и словечки, образованные от него, у каждого свое: нигилизм у Гончарова и Боборыкина, нигилятина у Достоевского, нигилистический у Вяземского, а дальше пошло-поехало! Это был взрыв, за которым, казалось, открывались неоглядные дали... Слово сказано, но что за ним?
Меньше всего какого-либо смысла. В русском представлении нет и такого образа; пытались сложить своими силами, и неоднократно: ничевоки, никаки, ннче-гошники... Много их было и возникали они по разным поводам, но не остались в языке, потому что представление о всемерном и бессмысленном разрушении, безверии и апатии не укладывается в образы русской речи.