Тогда прибегли к латинскому корню nihil (ничто), и не придумали вовсе, а просто позаимствовали: у немцев, у французов в то же время появились и свои «нигилисты», вольнодумцы. Чарлз Дарвин при встрече с палеонтологом-дарвинистом В. О. Ковалевским сказал, смеясь: «Я знаю теперь, кто вы - нигилист».
Слово несколько лет активно держалось, породив с собою множество проблем, которые требовали разрешения. «Слово же нигилизм, - писал в 1866 году П. Ткачев, - как все теперь знают, до крайности неопределенно, им нередко выражаются самые разнообразные и часто самые противоречивые понятия, начиная с катковского понятия жуликов и мазуриков и кончая вяземского понятия о растрепанном агитаторе «в рубище Дантона и Марата». Следовательно, слово нигилизм не может вызвать в нас никакого определенного представления; оно лишено всякого определенного, нередко даже человеческого смысла, отсюда классификация людей на нигилистов и не нигилистов никуда не годится. Гораздо лучше и несравненно полнее другая, более старинная классификация людей на идеалистов и реалистов». Так и случилось, хотя реалисты стали звать себя иначе: материалистами.
Вот случай, когда латинское слово не сослужило службы, обычной для политического термина. Общим значением новое слово не покрывает множества частных русских, потому что - не было частных, не было Русских, и образа, с каким связали бы внутренний смысл его, также не было. Чуждое, пустое, мертвое слово. Мало слово найти, мало употребить, мало раскрыть в образах на страницах романа - нет за ним реального понятия, и становится оно ненужным. Однако На короткое время и оно оказалось полезным, потому и осталось в истории нашей культурной жизни.
Иностранное слово перестает быть чужим (варваризмом) в простом разговорном стиле, когда становится всеобщим достоянием, когда впитает в себя смыслы коренных русских слов, обкатается в разговоре, станет необходимым как вода, как воздух.
Вот история нескольких слов, заимствованных давно, в XVIII веке, и тогда же попавших на страницы столичной печати. Многие выражения, сочетания русских слов с иностранными, основанные на эмоции говорящего, были тогда осмеяны и опытными литераторами, и гимназическими наставниками. Однако в наши дни все они будто заново родились: живут и здравствуют как ни в чем не бывало.
Посмотрим, что казалось вульгаризмами критику сто тридцать лет назад и какие замены заимствованным словечкам он предлагал.
«Это идея!» - это мысль (так лучше, вернее по-русски). «Он вибрирует» - он колеблется. «Ему делают рекламу» - воззвание... «Скандальное происшествие» - лучше соблазнительное. «Он симпатизирует вам» - лучше: сочувствует... «Анализирует концепцию» - разбирает творческую мысль... «Дело рискованное» - лучше дело сомнительное. «Шахматные комбинации» - шахматные выкладки... «Приезжают туристы» - прибывают путешественники... «Он сконфузился» - он смутился... «Цивилизованное общество» - просвещенное общество. «Мой оппонент» - противник. «Это иллюзия» - это очарование. «Он находился в экстазе» - в восторженности. «Скандал» - огласка. «Повторила еще энергичнее» - выразительнее. «Хорошие шансы» - большая надежд*-«Все это проблематично...» - все это загадочно. «Со-
вершенная некомфортабельность» - неудовлетворительность. «Публика аплодировала» - рукоплескала. «Гарантия» - лучше: ручательство. «Зигзагом раскинутся городские, стены» - почему бы не сказать по-русски: вьюном раскинутся городские стены?
Все эти примеры показывают, что многие выражения, которые в разговорной речи теперь стали общим местом, приходилось отстаивать в журнальной борьбе. Сторонники «чистого языка» видели в них помеху родному языку. Даже бытовые, полностью лишенные политической окраски, слова встречали непонимание. «Охотник за грибами» - выражение, впервые появившееся в переводе одного романа (в июльском номере «Отечественных записок» за 1853 год). И сразу же критик «Москвитянина» начал тяжбу: «Охотник за дичью, за зверями. Охотнику нужны: оружие, знание, разные приемы, отважность, иногда борьба с неприятелем, а на что все это человеку, который собирает грибы?» Убедительно? Очень. Между тем и сегодня говорим мы «охотники за грибами». Слово грибник тоща еще не было известно, только грибница, но - в другом смысле.
Стоит все же признаться, что часто совершенно невозможно решить, пригодится ли нам когда-нибудь иностранное слово, которое мы, по мнению многих, необдуманно, включаем в свой текст.