Многие современные имена когда-то были такими же, а теперь изменили свой стиль речи. Например, в 1860-х годах говорили не прическа, а куафюра, по-французски; прическа - действие причесывания, от причесать. Е. Н. Водовозова писала: «Мне некогда, крестная, тратить время на куафюры! Таня употребляет на свою прическу по часу и более...» Только непосредственная в своих высказываниях, принадлежавшая к демократическому кругу женщина могла так сказать в XIX веке. Сегодня и мы привыкли к простонародному слову прическа, которому в разговоре предшествовал причес - сравните начес, зачес.
В начале века Римский-Корсаков писал о «разучке пьесы» и «ночной разводке мостов» - оба выражения разговорные, но разучка стала для нас разучиванием, а разводка мостов осталась, и даже словари указывают это слово, не забыв отметить: разговорное. Официально и это действие именуется разведением мостов.
В двадцатые годы XIX века многие такие разговорные и просторечные выражения вошли в литературную речь и даже обогатились переносными значениями, то есть укоренились в нормативном языке, как будто всегда в нем были: перекличка, связка, спайка, смычка, прослойка, увязка, посылка и многое другое, но всегда с суффиксом имени, переводящим слово из глагола в существительное. Иные стали и философскими терминами, как, например, надстройка.
Правда, поначалу близость подобных слов к просторечию вынуждала их ютиться где-то в стороне от литературной речи, в сатирических куплетах, как вот у В. Лебедева-Кумача: усушка... утруска... провес... Но неприятие отдельного слова такого рода вовсе не порочит все остальные, те, которые достигли признания и известности. В этом движении новых слов, обусловленном старинным русским способом их создания, - утверждение в своих правах застенчивой Золушки, которая помаленьку оттесняет кичливых своих сестер - книжного происхождения слишком высокие слова.
Только наш народ так привык к постоянному беспокойству, что, как высшего блага, желает на ночь друг другу спокойной ночи. А при разлуке говорит прощай, то есть прости мне все, что я сделал тебе худого. А при встрече говорит здравствуй, то есть желает здоровья.
Виктор Конецкий
Дай нет
В обращении людей друг с другом проявляется их воспитанность и уважительность и вообще та совокупность человеческих свойств, которая делает человека представителем определенной культуры, определенной национальности, определенного социального положения.
При обращении к незнакомому можно сказать: «Как вас зовут?» - или: «Как вас звать?» Улавливаете ли разницу в тонкой, казалось бы, подробности - форме глагола? Второе выражение несомненно грубее.
Можно ли научить человека различать подобные варианты? Следует ли указывать на них? Ведь если человек не знает родной речи и не ценит подобных вариантов, как в двух словах разъяснить ему суть дела? Да и захочет ли он принять твои объяснения, не почувствует ли за этим намерения посягнуть на право его «говорить, как хочешь»?
Слова, связанные с общением в быту и в официальной обстановке, настолько неотторжимы от самого
общения, что невозможно их разъяснить, не касаясь поведения человека. Какими старинными ни кажутся нам все эти слова, сложились они, в общем, недавно, стали приметой современного культурного общества. Но создавались они долго, отливались в законченные формулы исподволь, накапливая в себе содержание, мысли и чувства, вынесенные из разных культурных слоев, из разных эпох.
Конечно, «Как вас зовут?» значит: как всегда, как обычно, как родители нарекли. Как все зовут. Скажешь: «Как вас звать?» - получается: «Я - единственный, для тебя важный, мне и решать, как тебя звать». Грубоватость формулы «как звать-то?», которая дошла из далеких времен, в том состоит, что она - не просьба, а императив-инфинитив, полуприказание, да еще и в конкретном «времени», в будущем, как бы незаконченное, а потому и неопределенное.
Некоторые выражения в современном разговоре совершенно новые. Еще в начале XX века осуждали ответы «да» или «нет», считая их нерусскими. Собственно, так оно и есть: русские крестьяне, если выражали согласие, говорили в ответ на вопрос протяжное: «Ноо...» или «Ну?». «Пойдешь ли?» - «Ноо...»
Тонкий знаток языка учитель гимназии В. Долоп-чев писал: «Да, как частица, противоположная нет, в ответ на вопрос, по духу русского языка заменяется обыкновенно глаголом вопроса, например, «Знал ли ты об этом?» - «Знал». На юге же (России. - В. К.) всегда отвечают: «Да». «Хочешь есть?» - «Да». «Дома отец?» - «Да». «Поедем?» - «Да» (вместо: хочу, дома, поедем)». Чем лучше того же северного ну»? Только интонацией? В наш речевой обиход из южных русских говоров вошло это да или нет, а неуловимое по смыслу, слишком уклончивое ну?» не прижилось, хотя в просторечии и сейчас еще используется. Свое значение в этом развитии кратких ответов сыграло и влияние иностранных языков, особенно французского. Поначалу обязательно с обращением: «Да, сударь» или «Нет, сударыня». Потом слились они в сокращении да-с и нет-с, потому что и сама форма требует краткости. Уже деревенские соседи осуждали Ленского: