А вот и еще одно из ряда подобных: серьезный. Сегодня это важное слово нашего лексикона, но сто лет назад В. И. Даль писал: «Укажите мне пример, где бы вместо серьезный нельзя было сказать: чинный, степенный, дельный, деловой, внимательный, озабоченный, занятой, думный, думчивый, важный, величавый, строгий, настойчивый, решительный, резкий, сухой, суровый, пасмурный, сумрачный, угрюмый, насупнстый, нешуточный»… и так далее. Можно добавить еще десятки коренных русских слов, которые хотя бы косвенно да похожи на французское sérieux (серьезный). Однако и в конце века известный нам Н. Г. писал: «Серьезно, серьезный, с французского — важный, степенный, сдержанный и т. п. — галлицизм, в большом употреблении ныне в русском языке, но неправильно!»
Теперь не найдется людей, которые поддержат такое мнение. Сегодня о своем уважаемом учителе никто не скажет: он нешуточный ученый, потому что он все-таки очень серьезный ученый. И такие сочетания теперь часты. Во времена Даля действительно немного замен можно было бы найти для приведенных им слов, но в том-то и дело, что импортное слово пришло в нашу речь как бы авансом, оно потому и осталось в словаре, что оказалось необходимым.
Включая в себя все частные значения множества русских слов, стало оно родовым обозначением сразу и для занятого, и для дельного, и для строгого, и для внимательного, и для многих других людей по признакам, которые рисуют сегодня в наших глазах образ серьезного человека или серьезное дело.
Эту особенность только-только вводимых в наш лексикон иностранных слов заметил в начале века профессор Петербургского университета логик А. И. Введенский. Он тоже был недоволен обилием иностранных слов, которых много тогда входило в русскую речь. И вот что получается при этом. Вместо слов основывать и обосновывать иногда точнее сказать базировать: значения русских слов как бы сливаются вместе в иностранном. Обсуждения и прения также отличаются друг от друга, но в слове дискуссия они сливаются, восполняя друг друга новым, нужным для современных форм общения, смыслом.
Да, это верно. Иностранное слово, более широкое по значению, как бы снимает внутренние различия между двумя русскими словами, к тому же — словами конкретного значения. Дискуссия — одновременно и обсуждение, и прения, да вдобавок и еще кое-что, что оказалось возможным включить в содержание дискуссий, потому что это допускало широкое значение слова, введенного про запас. У этого слова в нашем представлении нет никакого образа, преданий о многовековом употреблении его в народной речи, оно не обросло переносными смыслами, не имеет нежелательного для важного слова-термина стилистического налета вкусовщины. Его принимают все.
Недочеты, пробелы, недостатки
Самое старое из этих слов — недостаток. Это и нужда, и бедность, а отсюда — погрешность, недочет. «Наполни недостатки наши своими добродетельма!» — обращались к святому в XI веке. Неудивительно, что современный литературный язык, складываясь в XVIII веке, прежде всего и взял из церковнославянского языка это слово. Других пока не было.
Первое время синонимы извлекались из того же церковнославянского языка, но отчасти с изменением их смысла. В конце XVIII века появились недочеты в специальном торговом языке: чего-то недосчитались! — а Н. М. Карамзин использовал слово пробел вместо недостаток, говоря специально о литературе, о книжной деятельности и образовании. Все эти слова, возвращенные к жизни, были слишком специальны и не очень распространены, хотя, конечно, купец, говоря недочет, ремесленник, говоря изъян, сочинитель, говоря пробел, имели в виду одно и то же — но одинаково в переносном смысле. Общим словом для всех оставалось все то же: недостатки. Оно же вплоть до наших дней является образцом для возникающих новых синонимов. Уж если язык ориентирован на конкретность в обозначении каждого отдельного недостатка, то и на место книжно-славянского слова недостатки могли приходить все новые — разговорные — его заместители: неполадка и нехватка у В. И. Даля, недохватки у Н. В. Шелгунова и т. д.
Длительное время все эти русские слова различались по смыслу и назначению. Многочисленные статьи и мемуары XIX века показывают, что пробелы могли быть — в образовании, в знании, в просвещении, изъяны — в духовном наследии классиков, моральные, политические, вообще — обычно возвышенные, не бытовые (но изъяны и в туалете тоже); недочеты возможны только в хозяйстве, в практической деятельности, в промышленности, в бюджете, в сумме, в характере чего-нибудь. Недостатки встречаются в какой-то программе или в плане предприятия, погрешности — всегда у человека, который создает недостатки или множит недочеты, поскольку обладает пробелами в образовании, и т. д.
Со временем таких слов накопилось много, они мешали друг другу, путались в своих конкретных значениях, а этому способствовало влияние иностранных языков и переводы с них. Высказывание известного дипломата Меттерниха переводили с французского по-разному: «Дипломатия принесла мне одни недочеты» или «дипломатия принесла мне одни изъяны», — но вполне могли использовать и любое другое слово этого ряда. Возникает и лукавое уклонение от точных обозначений, ибо становится выгодным собственную погрешность выдать за чужой недостаток.
Чтобы не путаться и выразить мысль точнее, возникла необходимость в повторении слов, и это как будто сдержало на время растворение их смысла; мы и сегодня частенько так делаем, стремясь сохранить ускользающее значение старого слова: целиком и полностью, например. Н. В. Шелгунов постоянно писал о «пробелах и недочетах», о «пробелах и пропусках» и т. д., обычно употребляя слова совместно, как бы поясняя и оценивая суть каждого отдельного пробела.
Обилие вариантов размыло значение исходного слова, и возникла нужда в новом обозначении всякой вообще «недостаточности».
Первое время, с начала XIX века, конкурировали два слова, и оба, как водится, иностранные: дефект и дефицит. Они и встречаются пока лишь в словарях иностранных слов: первое начиная с «Нового слово-толкователя» Н. Яновского (1803), второе — с небольшого словаря иностранных речений 1837 года. Дефект — слово промышленного обихода, дефицит — коммерческого. В словаре 1837 года дефицит — недостаток, недостающая сумма, а в «Объяснительном словаре иностранных слов» 1859 года уже точнее сказано, что это — недочет, недостаток прихода. Дефицит — недочет, а не недостаток. Это меняет все дело.
Вот несколько примеров из воспоминаний П. Д. Боборыкина, который любил употреблять иностранные слова. Он говорит о женщине, у которой «свои слабости и недочеты», о поэте Некрасове, у которого «пробелы образования», о писателе Золя, у которого «свои недочеты по образованию», о самом себе, признаваясь, что в своей политической позиции он имел «пробелы и недочеты», и об искусственности языка Н. С. Лескова, хотя, по, его мнению, «такой дефект еще не оправдание для рецензентов». Все это — почти рядом, и вот характерная подробность: в конце века все перечисленные слова смыслом своим как бы накладывались друг на друга, отчасти заменяя одно другое. Пробелы отчасти сближаются с недочетами, хотя еще можно сказать сразу о том и другом: «пробелы и недочеты», — а слово дефект уже заменяет и недостатки (последнего у Боборыкина нет), и все остальные. Правда, другие писатели не очень любят еще дефекты, и даже философы предпочитают пока недочеты, но все же дефект становится настолько распространенным словом, что уже в словаре Грота (1895) указывается, что иногда оно означает вообще недостаток. Дефицит окончательно выходит из соревнования с этим словом, обозначая недочет или недостаток в торговых операциях. Слово дефект указывает и В. И. Даль; дефект для него — неполнота, с изъяном, с утратой, с порчей, — то есть слишком конкретно, весьма образно, под стать всем тем значениям, которые приведены у него и для прочих слов: пробел, неполадка, изъян.