Вдумаемся, однако, в самый процесс переработки заимствуемого слова в слово русское. Не так давно, например, патриот Родины не особенно резало слух, потому что имелся и патриот завода и патриот города и т. д. Вдобавок, мы позабыли еще и следующее. До революции слово патриот вообще не пользовалось симпатиями, более того, революционные демократы неоднократно высмеивали «лже-патриота». В наше время патриот без кавычек должен был восстановить себя в правах, и специальное уточнение патриот Родины в этом смысле оказалось не лишним. В начале XIX века, когда сочетание возникло, оно звучало иначе: патриот Отечества. Герои пьес А. Островского пытались «перевести» его на язык московского Зарядья: «патриот своего Отечества». Своего, а не чужого. Чужое слово, став русским, «расширило» свое значение, но став современным, потребовало уточнений.
Иностранные слова постепенно расширяли свои значения и в сочетаниях типа народная демократия, коллега по профессии, реальная действительность… А ведь когда-то и они казались «маслом масляным». Так кто же может взять на себя смелость и запретить сочетания служба сервиса или памятный сувенир? Ведь со временем и в них может развиться какой-то, скрытый от нас сегодня, смысл. Потому что, совпадая в значении слов, русский и чужой вариант не совпадают в содержании понятия, скрытого за ними, а слово… слово живет для того, чтобы оттачивать нашу мысль в понятии — образе — слове.
Подобных выражений много (мысль не дремлет, выражения множатся): ностальгия по Родине, практическая деятельность, да заодно уж и проливной ливень, напоминающий и будний день, и сегодняшний день. Ностальгия — это тоска по родине, практика — и без того деятельность. Однако вместе с тем сочетания отражают и естественное развитие образа, заключенного в имени, образа, который как-то забылся.
Неоспоримый факт, непреложный факт, реальный факт — что это, как не факт действительности? Правда, реальный факт понять трудно, настолько уж и само сочетание кажется вычурным. Факт — действительное, неоспоримое событие, поэтому реальный факт, факт реальности, действительный факт являются такими же странными повторениями. Однако слово факт может уже вступать в соединение с самыми разными словами. Как только слово выскальзывает из жесткого «двойного» сочетания, похожего на тавтологию, вступает в употребление с другими словами, так оно уже никого не удивляет. Чернила стали не только черными, но и красными, зелеными. Информационное сообщение тоже кажется повтором, однако информационным теперь является не только сообщение, но и бюро, карта, план, — и слово изменило свои значения, став термином.
Тем не менее вот неоспоримый факт: подобные тавтологии рождаются каждый день. Это горнило, в котором разговорная речь выковывает новые образы и понятия. Неопытные или неумелые авторы, пользуясь этим, порождают чахлые метафоры, очень поверхностно развивая образ, какой им чудится в слове. Создают пустышку, штамп, и если их много, они могут опорочить и самый ход мысли, ищущей в тавтологиях нового смысла. Вовремя остановиться! Да и зачем бумагу переводить — непреложный факт реальной действительности… это просто — факт.
Правда, нужно бы учесть и такую вещь: выразительность формы нового сочетания. Оно ведь — не термин-понятие, все-таки образ, картинка в коротком выражении, может быть — поговорка? Может быть, форма народной мудрости, которая, по нашим временам, когда пословицу заменил анекдот, ловко выхватывает из слова в одном определении пластически точный портрет своего времени?
В XIX веке московские журналы смеялись над такими выражениями, которые во множестве возникали на страницах «Отечественных записок» и «Современника»: старые ветераны, надменная спесь, знатный вельможа, вероломная измена, наивная простота, призрачное видение, утешительная отрада, летаргические сны. Не удивляйтесь тому, что в некоторых выражениях оба слова — как бы русские. Вовсе нет, не русские. Спесь, вельможа, вероломный, видение — высокие славянизмы, которые, подобно чужим словам, нужно было ввести в родной лексикон. Но разве эти «образы» так уж плохи и мы позабыли о них? Нисколько… Точнее сказать: просто ветераны? Может быть… Но есть ветераны и юные, молодые, «свежие» — всякие. Почему бы не быть и ветеранам старым?
Не соглашались (и совсем недавно) с такими выражениями, как вечерняя серенада, промышленная индустрия или научный идеал. И верно, по логике вроде бы чушь, повторение или противоречие, однако же хорошо по выраженному в нем чувству.
В XIX веке рождались и такие ужасные сочетания слов: грунт земли, физиономия лица, а в наше время: экспонаты выставки, свободная вакансия, биография жизни, хронометраж времени, народный фольклор, мемориальный памятник. Такие примеры приводили писатели Б. Тимофеев и К. Чуковский, которые занимались вопросами культуры речи, и, может быть, после их выступлений выражения эти Исчезли, во всяком случае — в письменных текстах. Хорошо или нет, что исчезли, ответить однозначно нельзя, но некоторые жалко. Что-то в них есть. Они ведь не все такие, как смелый риск, поднятие тоста, дублировать дважды, прогрессировать вперед, которым пути не видать и по нескладности их, и по недомыслию.
Опытно-экспериментальный
В Петербурге, да и в других городах, есть «опытно-экспериментальные заводы». Но слова опыт и эксперимент — синонимы. И тут получается тавтология. Как же отнестись к ней?
Действительно, может быть опытный человек (имеющий в чем-то опыт), но и опытный участок также (на нем проводят опыты). Слово опыт многозначно и относится одинаково как к субъекту, так и к объекту действия. Однако опыт в жизни может быть различным, и появляется он не всегда по собственному желанию человека. Эксперимент же — нацеленный на определенную задачу, научно организованный опыт, в котором заинтересован сам человек. Значит, в широком смысле опыт и эксперимент не совсем синонимы; логически понятие эксперимент покрывается понятием опыт, так что сочетание опытно-экспериментальный оказывается все-таки не точным. В последнее время оно либо понимается иначе (на опытных образцах проводят пробные эксперименты), либо заменяется другими, в которых соблюдена не только логика мысли, но и точность определения: опытно-производственный или опытно-практический, но также и научно-производственный, научно-практический и т. д.
Похожи на это сочетание и морально-этический, общественно-социальный, абстрактно-отвлеченный, в которых оба слова кажутся близкими по смыслу. Однако в научном языке абстракция — высшая степень отвлеченности, социальное — высшая степень общественных отношений, мораль — это нравственность, тогда как этика — наука о нравственности. В обиходной речи мы и не пользуемся подобными сочетаниями, предпочитая им русские слова нравственный, общественный, отвлеченный, а явления книжной речи и должны рассматриваться на фоне научных терминов как специальные уточняющие или определяющие слова.