Из сопоставления этих слов ясно, что хворать — слово разговорное, которое в речи может заменить литературное слово болеть. Но так как приставка при в сочетании прихворнуть имеет значение неполной, слабой степени действия, то по аналогии с ним образуется и новое слово приболеть, которое лишь внешне кажется литературным, как и болеть. Каждое усложнение глагола приставкой либо создает слово с новым смыслом (болеть — приболеть), либо меняет вид глагола (болеть — заболеть, проболеть).
Слова, которые постоянно создаются в разговорной речи, со временем могут стать и литературными, но это происходит не так скоро. Поэтому и приболела, и припозднилась пока еще находятся за пределами нормы. Слишком они выразительны.
За пределами нормы остались ведь многие слова того же рода, которые в образной речи литераторов появлялись и раньше. «Прискучить — слово неупотребительное в хорошем слоге», — говорит «Москвитянин» в 1853 году; Л. Пантелеев, описывая Сибирь, употребляет выражение морозы приотошли. Можно, конечно, так сказать, но и это — не норма!
Внимательный читатель заметил, наверное, как со временем изменялись пристрастия к различным глагольным приставкам. Что казалось выразительным для бабушек, то внуки почитали банальным и плоским.
В XIX веке в ходу была приставка при, выражала она некую близость к народной речи, с определенной эмоцией, заложенной в смысле речения: приближение, неопределенность, чуть-чуть и нечто. Пристанывала… приотстали… приобвыкли. Многие такие слова сегодня и в литературу проникли, и кажется нам, что всегда в ней были…
В начале XX века возникло пристрастие к приставке про. Вот и у А. Белого эта уточняющая приставка, которая — по смыслу речи — отражает качество новой силы: нечто должно проявиться, а пока сокрыто, не видно, не ясно. «Протуманилась невская даль», «протемнится там издали рыба», «прожелтилась особа», «просинел, прожелтел, просверкал». Проявился.
В наше время (и с неким оттенком иронии) широко распространилась приставка под, не просто сказать, а — подсказать. Вежливо вроде, но с долей и унизительности, и высокомерия вместе. И рядом с ним россыпь словечек той же цены: подзажать, подзалететь, подзапастись, подлетнуть, поднадеяться, подсюсюкнуть и прочие. Снизу, но настырно, незаметно, но цепко сделать что-то, что на первый взгляд не кажется возможным, во всяком случае, не является честным. Много лет назад С. И. Ожегов, специалист по культуре речи, говорил, что переносные значения старых слов вроде подойти, подъехать, подослать, возникшие в русской речи с конца 30-х годов, противоречат нормам литературного языка, ибо нарушают смысл: каждый предлог имеет свое значение, а все указанные слова возникли на основе смешения с под в значении не в полной мере (как и подсушить, подутюжить, подгладить — не в полной мере, отчасти). В разговорном языке предлог под «развил голую экспрессию, стремление показать неполноценность обозначаемого действия, смягчить его в глазах собеседника, некая вежливость в отношении к собеседнику: подзабыть, подзаработать, подкинуть ребенка…» Сегодня таких словечек все больше, и смысл их — грубее. Они двойственны по эмоции, как и люди, которые пользуются ими.
Оказывается, эмоция, чувства, скрывая от нас содержание слова-понятия, от современников заслоняют ход совершающихся в самом смысле слов изменений. А ведь смысл (в отличие от значения) изменяется не в отдельном слове — сразу в десятках, в сотнях, вбирающих в себя то общее, что принадлежит не одному глаголу, а целой их группе, объединенных общей приставкой. Уходят из лексикона заношенные речью, стершиеся от частого употребления приставки, их место занимают другие, новые, достоинство которых и в том, что они по своему значению шире, важнее по смыслу, годятся не только для поэта или ученого, но и для всех в обычной речи.
Поначалу их ищут, примериваются, приглядываются… «Всю душу засветлело…», «много вылито слез» у В. Соллогуба; «Мы притаили дыхание», «пытками добивались сознания» вместо признания у Шелгунова; «а сколько еще выработки предстоит!», — говорит Гончаров о необходимой доработке законченного романа; «щи простыли», — пишет Помяловский (в наше время можно сказать, что простыли дети); С. Аксаков «выдал книгу», как будто он библиотекарь, а не писатель, который только что издал новую книгу; «мы завлекались оба», — пишет Достоевский, хотя на самом деле никто их не завлекал, они увлекались. Все это случайно выбранные примеры подобных оборотов в литературе XIX века. Только теперь, сотню лет спустя, можем мы видеть, что особенно предпочитались тогда приставки книжного языка, высокого стиля, возвышенные вы вместо из, характерные при и прочие, которые, как бы заменяя друг друга в потоке разговорной речи, делали описание либо слишком картинным и возвышенным, либо весьма конкретным и частным. Прочтите любой роман Достоевского, подобных — иногда выразительных — примеров взаимной замены приставок при глаголе у него много; неопределенность и даже таинственность его повествований отчасти определяется неким изломом значений у обычных русских глаголов; заменил приставку или суффикс — чуть-чуть искривил перспективу действия, сделал его необычным, и уже поэтому — спорным.
Задействовать
Сегодня многие решительно осуждают, как нерусское, слово задействовать, считая его сорняком и уродом.
Слово это никогда не было литературным. Оно разговорное, хотя, к сожалению, с недавних пор весьма употребительно. Иногда полагают, что популярность слова возникла после выхода в свет романа В. Богомолова «Момент истины», который получил большую известность. Однако в газетных заметках, посвященных военным действиям, этот глагол встречается часто: «В операции задействованы…» Это не обычное значение (и самого по себе не очень удачного) глагола задействовать (начать действовать). Задействовать в военном языке — глагол переходный: задействовать что? — войска, материалы, ресурсы, резервы… то есть ввести в действие, в дело. В современных словарях эти два глагола — в разных значениях — даны как самостоятельные слова. И совсем не обязательно в бытовой речи для пущей красы пользоваться словом военных.
Впрочем, подобных образований множество, глаголы с приставкой за плодятся неимоверно, уже лет двести. «Однако ж пора собираться, — говорил герой романа А. Вельтмана полтора века тому назад. — Одевайся, мон шер: впрочем, запоздать — ничего не значит, неприлично заранить». Случилось пошутить — и пожалуйста, слово готово, всегда понятен его смысл.
За несколько лет, прошедших между 1968 годом (написан роман Ю. Семенова «Семнадцать мгновений весны») и 1983 годом (появился роман «Приказано выжить»), язык известного всем Штирлица изменился неузнаваемо. Словно прожил он целую жизнь за те несколько мгновений весны, апреля 1945 года, на которые мы с ним расстались между двумя книгами. В новом романе встретим и замотивировать (болезнь) и залегендировать (контракт) и «самое опасное заиграться», а то и с другим, столь же излюбленным на — «нарабатывают руку», «нарабатывают престиж» и т. д. Пример небрежности в речи и неуважения к читателю, но вместе с тем и — чуткая реакция писателя на современный нам расхожий язык якобы интеллигентной публики (которая поставляет подобные продукты своего речетворчества). Примерно после 1965 года в нашу речь все активнее стали поступать «родственники» его: закодировать, загрипповать, зашкаливать (стрелку, прибор и т. д.). По общему своему смыслу все они обозначают начало действия, причем начало активное, целеустремленное, настойчивое. По-видимому, свой эмоциональный тонус новые слова заимствовали от более привычных, таких, как заколодить, забодать, забастовать, в которых, надо сказать, смысл, прямо противоположный современному значению глаголов с приставкой за.