Теперь, может быть, отметим потребность женского сердца в любви и ласке? Поглядим, как дело обстоит с этим.
В 1853 году журнал «Отечественные записки» размышлял над тем, отчего это нынешние дамы вместо милый, желанный все чаще говорят симпатичный! Тоже французское слово, как и интересный, но вбирает в себя значения всех русских слов: и желанный (симпатия к нему, к желанному), да сверх того еще и милый. Сегодня слово симпатичный стало привычным в русском языке, оттеснив, будем надеяться, не навсегда, хорошие русские слова — милый, желанный, хороший. Оно избавляет от необходимости уточнять наше отношение к симпатичному парню: хороший? милый? желанный? И лишь только привыкли к слову, тут же на подходе и новое: в середине XX века в театральной ложе женщина говорит своему спутнику: «Вы волнительный мужчина!» И этот пример не придуман, его привел Корней Чуковский в своей книге о русском языке «Живой как жизнь».
Может быть, в мужчине ищут и какие-то внутренние достоинства? Несомненно. В «Напутном слове» к своему «Толковому словарю живого великорусского языка» (первый том вышел в 1863 году) В. И. Даль привел несколько десятков русских слов, которые могли бы заменить входившее в его время в моду французское слово серьезный — ведь можно сказать, например, о мужчине: вдумчивый, строгий, степенный. Но серьезный мужчина казался лучше, а сегодня и этого мало: мужчина должен быть деловой! Сначала многие-многие русские слова подверстали под общее серьезный, которое скрыло от нас россыпь словесных оттенков, а затем основное значение этого нового выражения — серьезный работник, серьезный руководитель — распространилось на самое общее слово мужчина. Деловой мужчина!
Но дальше, еще не все. Внутренние достоинства избранника также могут быть приятными и даже привлекательными, хотя и тут градация оценки изменяется. Предкам нашим достаточно было приятности, нежности: нежный мужчина, приятный мужчина, но с середины XIX века требования увеличились: мужчина должен быть культурным (термин немецкого происхождения), а в XX веке появился спрос на деликатных. И наконец (ибо должен же быть конец!) — поскольку и в мужчине не все до конца ясно, остается нечто непонятным и не понятым, — в словесных определениях и это отражается. Таинственный и загадочный на рубеже веков сменился романтическим, пока, напоследок, не остановились на роковом.
Пусть не обижаются женщины на примеры, которые здесь приведены. И в мужском разговоре мелькают современные, деловые, роковые, а может быть, и товарные женщины. За два столетия подобных определений в литературе набралось до полутысячи, загляните в «Словарь эпитетов» К. С. Горбачевича и Е. П. Хабло. Кстати, согласно определениям, данным в этом словаре, интересная женщина, симпатичная женщина, скандальная женщина — все-таки разговорные, а не литературные выражения. Это приятно, потому что и все прочие из числа перечисленных тоже оседают в бытовом разговоре. Внешний блеск и «мой», личный интерес — вот основа таких определений!
Конечно же, не в «женском» языке дело, а в той тенденции, которая вырисовывается из хитрого и туманного сплетения всех этих слов, неуклонно высвечивающих нутряной смысл мещанских воззрений. Великолепный, красивый, желанный, степенный, приятный, загадочный превращались в элегантного, волнительного, делового, иногда деликатного, весьма товарного и очень рокового мужчину.
Вошли в быт влиятельные и престижные, а также прочие нужные люди. Язык выдает тайные помыслы, язык регистрирует быт. Обратите внимание, как менялись индивидуальные оценочные определения женщины в языке писателей; эти примеры выразительны, потому что принадлежат известным писателям, и герои каждого из них отражают представления той среды, о которой он пишет: прелестная женщина у Булгарина, грациозная женщина у Гончарова, романтическая у Достоевского, пикантная женщина у Чернышевского и Писарева и шикарная женщина у Чехова. «Вот до каких извращений может довести желание сказать что-нибудь шикарное и пикантное!» — точно заметил М. Е. Салтыков-Щедрин, имея в виду подобные эпитеты. И эти изменения в эмоциональном накале определений идут тем же путем, слова эти — порождение расхожей речи.
Однако не все же нам порицать! Отметим и хорошее в этом хороводе определений. Какие из них остались в литературной речи? Как ни странно, не грубо разговорные, но и не откровенно иностранные, — остались высокие книжные слова. По чувству и образ, и честь!
Обаятельный — слово старинное, восходит к глаголу обавати, то есть колдовать, и, устарев, стало оно книжным. В слове обворожительный русский корень (с полногласием: ворожить) в том же значении, но с книжным суффиксом -тельн, это новое слово появилось на исходе XVIII века. Ну, а очаровательный ясно и само по себе: чарует, то есть опять-таки и ворожит, и колдует. Внутренний образ всех трех слов один и тот же, именно он и соединяет их в исторической перспективе, последовательно усиливая и сгущая краски в выражении «колдовства». Переносные же значения слов появляются у этих слов как раз в обратном порядке. С XVIII века известен очаровательный, в начале XIX века появился обворожительный, и вот уже в пушкинские времена и обаятельный. Чем архаичнее слово, тем ярче образ, который высвечивается в нем в столкновении с другими словами данного ряда.
Порядочный, приличный, пристойный
Порядочно одетые люди из 30-х годов XIX века сменились прилично одетыми людьми в 50-е годы; порядочное платье 40-х годов в 60-е годы стало платьем, приличным для выезда; порядочные квартиры начала XIX века в 70-е годы обернулись приличными квартирами и приличными гостиницами. Определение порядочный преобладало в первой половике века: говорили о порядочных людях, школах, библиотеках и многом другом, и при этом только в разговорных текстах, в фельетонах, в комедиях, в письмах и публицистике.
Особенно выразительны сочетания порядочный человек и приличный человек, оба сохранились до сих пор. Но в чем их различие? В XIX веке они несомненно различались. Порядочен тот, кто «в порядке», не выделяется в худшую сторону умственно; приличен же тот, кто сохраняет нравственное достоинство. У демократических публицистов того периода именно так.
Отчетливо такое разграничение и в быту. Известный московский меценат Д. Свербеев, вспоминая о первой половине XIX века, описывал своих современников так: «люди безукоризненно приличные, из высшего круга», «наружность его была самая порядочная и приличная», и сам он — «молодой порядочный человек, человек очень образованный и приличный». Приличный в своем кругу, умеет себя вести, благородный; порядочный — умный и образованный, потому что «порядочный и приличный» оказывается тем же, чем был «образованный и приличный».