Та же проблема со словом сударыня. Воспитанный человек в возрасте, столкнувшись в дверях с женщиной, скажет: «Мадам, прошу вас», — и он не покажется белой вороной. Однако слово это все же не очень подходящее: оно нерусское и слишком вычурное. Конечно, мадам лучше, чем дама, хотя и последнее обращение защищают; оно обычно в сфере обслуживания, к тому же дама все-таки уместнее, чем клиентка или (тем более) женщина.
У русских слово сударь в качестве разговорного обращения к свободному человеку известно с XVII века. По воспоминаниям иноземцев, посещавших Москву в те годы, говорили тогда на Москве «сударь такой-то», то есть господин такой-то, и относили ко всем взрослым людям независимо от их социального положения. Значит, первоначально было это и обращением, и приложением к имени собственному, и простым существительным именем. Все как обычно, как водится у русских слов, как было в XIX веке и у слова гражданин, как сегодня наблюдается у слова женщина, как у всякого слова-обращения поначалу бывает.
Обкатанное в речи многих поколений, слово сударь является теперь идеальным словом-обращением, и вот почему. Утратив все прежние смыслы, стало оно теперь только обращением. Мы не скажем сударь Иванов или тот сударь. Это обращение равного к равному, оно утратило всякие исторические и образные связи с другими словами нашего словаря: например, никак не ощущается его связь со словом государство. Оно одинаково соотносится с формами ты и вы, и притом в отношении к мужчине и к женщине безразлично, потому что кроме слова сударь есть еще и сударыня. Во всех видах имеет формы ласкательные (сударушка) и уничижительные (сударка) и т. д. Во всяком случае, это лучше, чем обращение девушка, как веяние нового времени, введенное В. Маяковским вместо «постылого» барышня, или бабуля, которое огорчает многих наших современниц. Помимо всего, сударыня и стилистически нейтрально, хотя слово сударь, конечно, может звучать и иронически; но это зависит уже не от слова.
Можно добавить: в истории этого слова случилось так много событий, что исконный его смысл давно утрачен, потому что словесный образ исчез, и мы не связываем в своем представлении слов государство и (го)сударь. Мысль долго металась в поисках наиболее точной и краткой формы, способной в разговоре стать простым знаком обращения, и вот: господа́рь в госуда́рь, а госуда́рь — в осуда́рь, а дальше либо в обращение, сжатое до предела, осу (ходило в XVII веке), либо в понятное все еще суда́рь, а суда́рь уже почти не по-русски, исчезает образ: ни суд, ни господь, ни господин, ни государство. Тогда и появилось су́дарь, а из него и простое с, «словоерс», как в ответе: да-с. Чем меньше связей по смыслу с другими словами в речи, чем быстрее утрачивается в слове народный образ, тем вернее обречено и слово: сойдет на нет, исчезнет из речи. Мы не принимаем этого холуйского с, хотя иногда оно и слышится. Ведь слушаю-с стало уже слушаюсь! Ни господарь, ни государь не годятся, как не годится нам и незадачливый их потомок с; но чем же плох су́дарь? Вот и все основания, какие можно выставить для оправдания сударя и сударыни. Для лингвиста их достаточно, они определяют возможность выбора: только так! Убеждает ли это вас — судите сами, но давайте судить объективно.
И не пользуйтесь аргументом: сударь и сударыня не современны, так что… Напротив! В начале XIX века, когда по общему убеждению должны были бы отменить эти слова, барыня, барин, господин, госпажа получили ругательное значение, о сударе же или сударыне речи нет — эмоциональная девальвация этих слов наступила значительно раньше, и тому есть причины. Первая, конечно, социальная: отношение к равному не могло сохраниться в классовом обществе. Затем и скороговорочное произношение, как бы стыдясь и с оглядкой, сократило слово до с, а полная форма была дискредитирована плохой литературой. Уже в середине XIX века Достоевский писал:
Я воротился, шагнул к ней и непременно бы произнес: — Сударыня! — если б только не знал, что это восклицание уже тысячу раз произносилось во всех русских великосветских романах. Это одно и остановило меня.
Остановит ли это и нас — пока неясно, но ведь давно мы уже не читаем подобных романов!
Гражданин и товарищ
Слов гражданин и товарищ не случайно избегают сегодня в бытовом и беглом разговоре. Это старинные книжные слова, заимствованные давно, и даже их форма указывает на это: народными соответствиями им являются горожанин и друг; сравните болгарское слово другарь — перевод нашего товарищ. Гражданин всегда указывало на обладающего политическими правами свободного человека, а товарищ — это соучастник в общем деле (походе, путешествии, бою и т. д.), то есть соратник.
В отношении второго слова, которое со временем стало получать переносные значения, уже в XIX веке возникало смешение смыслов, нежелательная игра слов. «В гимназии я с товарищами был на ты, но ни с кем почти не был товарищем», — говорит Подросток у Достоевского. Раз вместе учатся — значит товарищи, но товарищеских отношений нет. «Генерал объявил мне, что я избран почетным членом академии, и очень любезно прибавил, что мы теперь с ним товарищи», — пишет в дневнике А. В. Никитенко. «Некий товарищ (заместитель. — В. К.) министра говорил: Я-то ему товарищ, да он мне не товарищ!» — записал в своем дневнике А. С. Суворин.
Товарищем называли также компаньона в деле, членов одного студенческого кружка, даже аккомпаниатора, сопровождавшего игру на скрипке, — словом, каждого, кто участвовал, хотя бы недолго, в общем деле.
С конца XVIII века оба слова стали использовать и как обращения, причем одни предпочитали слово гражданин, видя в нем большой политический смысл (К. Рылеев), а другие — товарищ (А. Пушкин). Не обошлось без запретов. Павел I запретил слово гражданин, но оставил товарищ. Наоборот, в 1852 году цензору в подцензурном издании встретилось слово демос — народ. Цензор никак не соглашался пропустить это слово и заменил его словом граждане.
Слово же товарищ долго было конкретным по значению и могло заменяться другим, переводным: комрад, коллега и проч. До революции слово товарищ стало и партийным словом революционеров, причем товарищами могли быть друг другу только в рядах одной партии.
Современные значения слово гражданин получило после Февральской, а слово товарищ — после Октябрьской революции 1917 года, и рабочие долго не понимали значение этих терминов; говорили, например, так: «товарищ — это по-нынешнему зовут» (1928). Юридическим термином слово гражданин стало с 1918 года, заменив опороченное царским правительством слово подданный, а товарищ — по конституции 1936 года. Товарищ с самого начала — политический термин, и потому не случайно в 20-е годы белоэмигранты издевались над тем, что революция превратила это слово «в совершенно бессодержательное обращение, — выдуманное, выпотрошенное слово».