Осадив себя, он невольно подумал: наверное, ирландка. Васильково-синие глаза, темные тени вокруг них, густые черные волосы, скорбная краса лепки костей черепа и скул…
Девушка замерла на месте… молодая, наблюдательная и враждебная.
– Да? Чего вам угодно? – наконец спросила она.
Он не стал ничего придумывать.
– Мистер Эрджайл дома?
– Да. Только он не принимает людей… То есть тех людей, кого не знает. Вы ведь незнакомы с ним, так?
– Нет. Он не знает меня, однако…
Она начала закрывать дверь.
– Вам следовало бы написать…
– Простите, но мне необходимо встретиться с ним. Я имею дело с… мисс Эрджайл?
– Да, – без особой охоты согласилась она, – я – Эстер Эрджайл. Однако мой отец не принимает людей без предварительной договоренности. Напишите ему.
– Я приехал издалека…
Слова эти не тронули ее.
– Так все говорят. Но я надеялась, что мир наконец избавился от этой привычки. – И полным обвинения тоном продолжила: – Надо полагать, вы – репортер?
– Нет-нет, ничего подобного.
Явно не веря, она смотрела на него подозрительным взглядом.
– Ну и чего же вам нужно в таком случае?
За ее спиной в прихожей Калгари заметил другое лицо… пресное, невыразительное. Описывая, он уподобил бы физиономию этой женщины средних лет блину, к верхней части которого прилепился завиток седеющих светлых волос. Особа эта, выжидая, застыла за спиной девушки подобно притаившемуся, но внимательному дракону.
– Мое дело касается вашего брата, мисс Эрджайл.
Эстер резко вздохнула и недоверчивым тоном спросила:
– Майкла?
– Нет, вашего брата Джека.
Она взорвалась:
– Так я и знала! Я знала, что вы явились по поводу Джеко! Ну почему вы не можете оставить нас в покое? Все закончено и забыто. Зачем продолжать?
– Однако полной уверенности в том, что все действительно кончено, никогда не бывает.
– Но здесь-то все действительно кончено! Джеко мертв. Или вы способны оживить его? История дописана. И если вы не журналист, значит, вы доктор, психолог или кто-нибудь в этом роде… Пожалуйста, уходите. Моего отца нельзя беспокоить. Он занят.
Девушка снова начала закрывать дверь. Торопливым движением Калгари сделал то, с чего ему следовало бы начать разговор: он извлек из кармана письмо и протянул ей.
– У меня письмо к нему – от мистера Маршалла.
Эстер отступила. Пальцы ее с сомнением взяли конверт. Она с нерешительностью произнесла:
– От мистера Маршалла… из Лондона?
К ней вдруг присоединилась таившаяся за спиной женщина средних лет, таившаяся в недрах прихожей. Она с подозрением уставилась на Калгари, и взгляд ее напомнил ему заморские монастыри. Конечно же, такое лицо могло принадлежать только монахине! Оно требовало накрахмаленного чепца, или как там он у них зовется, плотно охватывающего лицо, черного облачения и вуали. Это было лицо не созерцательницы, но послушницы, с подозрением разглядывающей вас через приоткрытую щель, прежде чем без особой охоты впустить и проводить в приемную или к самой преподобной матери.
– Так, значит, вы от мистера Маршалла? – спросила она.
Вопрос этот прозвучал едва ли не прямым обвинением.
Эстер рассматривала оказавшийся в ее руке конверт. А потом, не говоря более ни слова, припустила вверх по лестнице.
Калгари остался на пороге под подозрительным и осуждающим взглядом помеси дракона с послушницей.
Он попытался что-то сказать, однако так и не смог придумать подходящую случаю фразу. И потому благоразумно сохранял молчание.
Наконец сверху донесся холодный и отчужденный голос Эстер:
– Отец говорит, чтобы он поднялся наверх.
Приставленная к нему караульщица отодвинулась в сторону. Подозрительное выражение так и не сошло с ее лица. Миновав ее, Калгари оставил свою шляпу на кресле и поднялся по лестнице, наверху которой его поджидала Эстер.
Внутренность дома поразила его своим стерильно чистым обликом. Можно было подумать, что он попал в дорогую частную клинику. Эстер провела его по коридору, потом они спустились на три ступеньки. Наконец девушка открыла перед ним дверь и жестом пригласила войти. Последовав за ним внутрь, она притворила за собой дверь.
Комната оказалась библиотекой, и Калгари с неким удовольствием огляделся. Здесь царила атмосфера, совершенно отличная от уже знакомой ему части дома. В этой комнате человек жил, здесь он работал и отдыхал. Стены обставлены книгами, кресла просторные, несколько потрепанные, но уютные. На письменном столе – радующий глаз бумажный хаос, разложенные повсюду книги. Калгари на миг заметил молодую женщину, выходившую из комнаты через противоположную дверь – довольно привлекательную и молодую. А потом внимание его перешло к человеку, поднявшемуся навстречу гостю со вскрытым письмом в руке.