Шевельнувшись в своем кресле, Лео Эрджайл впервые заговорил:
– Что именно вы имеете в виду под словом «успех»?
– Прошу прощения; действительно, это слово здесь неуместно. Ваш сын был обвинен в преступлении, которого он не совершал, был отдан под суд и осужден… умер в тюрьме. Справедливость в его отношении восстановить невозможно. Однако ошибку правосудия необходимо по возможности исправить. Министр внутренних дел, по всей видимости, посоветует королеве даровать ему полное прощение.
Эстер расхохоталась.
– Прощение за то, чего он не совершал?
– Понимаю. Терминология всегда подводит нас. Однако, насколько я понимаю, обычай требует того, чтобы в Палате общин сделали запрос, из ответа на который будет следовать, что Джек Эрджайл не совершал того преступления, за которое был осужден, и об этом факте будет объявлено в газетах.
Калгари умолк. Все вокруг молчали. Услышанное, по его мнению, явно потрясло присутствующих. Впрочем, потрясение, рассудил он, должно быть радостным.
Артур поднялся на ноги.
– Боюсь, – объявил он нерешительным тоном, – что больше мне сказать нечего… Незачем повторять, насколько мне жаль, что обстоятельства сложились столь неудачно, и снова просить вашего прощения – все это вы уже слышали. Трагедия, окончившая жизнь Джека, омрачила и мою собственную. Но, по крайней мере, – в голосе его прозвучала просьба, – это кое-что значит – знать, что он не совершал свой жуткий поступок, что его имя – ваше имя – будет оправдано в глазах света…
Если он надеялся получить ответ, такового не последовало.
Лео Эрджайл горбился в кресле. Гвенда вглядывалась в его лицо. Эстер смотрела перед собой округлившимися трагическими глазами. Мисс Линдстрём что-то пробурчала себе под нос и покачала головой.
Остановившись в беспомощности у двери, Калгари посмотрел на них.
Ситуацией распорядилась Гвенда Вон. Подойдя к нему, она положила ладонь на его руку и негромко проговорила:
– Уходите, доктор Калгари. Потрясение оказалось слишком сильным для них. Им необходимо время, чтобы прийти в себя.
Кивнув, Артур вышел. На лестничной площадке к нему присоединилась мисс Линдстрём.
– Я выпущу вас, – проговорила она.
Оглянувшись за закрывавшейся дверью, Калгари заметил, что Гвенда Вон опустилась на колени перед креслом Лео Эрджайла, и несколько удивился этому.
Перед ним на площадке караульным застыла мисс Линдстрём, отрывистым тоном проговорившая:
– Вам не вернуть его к жизни. Так зачем же вы обрушили на них все эти переживания? Они уже успокоились, забыли обо всем этом… Теперь они будут страдать. Всегда лучше оставить старые раны в покое.
В голосе ее слышалось неудовольствие.
– Следует восстановить его доброе имя, – возразил Артур Калгари.
– Благие намерения!.. Всегда-то они хороши. Но вы не думаете о том, что все это значит. Мужчины никогда не думают. – Она топнула ногой. – Я люблю их всех. Я пришла сюда в сороковом году, чтобы помочь миссис Эрджайл, – когда она затеяла детский сад для детей, чьи дома были разрушены бомбежкой. Чем их можно было утешить?.. Все делалось ради детей. Это было почти восемнадцать лет назад. Но и теперь, после ее смерти, я остаюсь в этом доме, чтобы приглядывать за ними… следить, чтобы в доме было чисто и уютно, чтобы все хорошо ели. Я люблю их всех – да, я люблю их… и Джеко – пусть он и был безнравственным человеком! O да, я любила его. Пусть он и был негодяем!
Мисс Линдстрём резким шагом направилась прочь. Было похоже, что она забыла о своем намерении проводить его до двери. Калгари неторопливо спускался по лестнице. И когда он возился с непонятным замком на двери, за спиной его на лестнице прозвучали легкие шаги. Это спускалась Эстер. Отодвинув задвижку, она выпустила Калгари из дома. Он остановился, посмотрев на нее в полном недоумении, не понимая, откуда взялся этот трагический и укоризненный взгляд.
– Зачем вы пришли сюда? – проговорила она едва слышным голосом. – Боже, зачем вы это сделали?
Артур беспомощно посмотрел на нее.
– Не понимаю вас. Разве вы не хотите, чтобы память вашего брата очистилась от вины? Не хотите, чтобы в его отношении было восстановлено правосудие?
– Ах, вот оно что – правосудие! – Женщина словно швырнула это слово в лицо Калгари.
– Не понимаю… – повторил он.
– Вам нужно правосудие! Зачем оно теперь Джеко? Он мертв. Теперь важен не Джеко! Не Джеко, а мы!
– Что вы хотите сказать?
– Теперь важно не кто виноват. А кто не виноват. – Она схватила его за руку, впилась в нее пальцами. – Теперь значимы мы. Разве вы не понимаете, что именно сделали сейчас со всеми нами?