– Разумеется, Кирсти. Вы член семьи. – Лео Эрджайл представил вошедшую: – Мисс Линдстрем, доктор Калгари. Доктор Калгари сообщил нам совершенно невероятные вещи.
Шотландское имя Кирсти резануло слух Калгари. Она превосходно говорила по-английски, хотя и с едва заметным иностранным акцентом.
– Лучше бы вы не приходили сюда и ничего подобного не рассказывали… только людей огорчаете, – осуждающим тоном произнесла Кирсти. – Они смирились со своим горем. Теперь вы расстроили их своими рассказами. Если и произошло несчастье, так на то Господня воля.
Ее самоуверенность поначалу смутила Калгари. Видно, она из породы людей, в чье тоскливое существование несчастья и катастрофы вносят приятное разнообразие. Что ж, он сейчас лишит ее иллюзий.
И Калгари продолжал сухим, деловым тоном:
– В тот вечер без пяти минут семь на дороге от Редмина до Драймута я подсадил в машину молодого человека, который сигнализировал, подняв вверх большой палец. Я отвез его в Драймут. Мы разговорились. Он оказался общительным и очень симпатичным парнем.
– Джако было не занимать обаяния, – заметила Гвенда. – Его все находили привлекательным до тех пор, пока его не заносило. Тогда он, конечно, выкидывал коленца, – задумчиво добавила она. – Но люди не сразу это понимали.
– Помолчали бы, его уже нет в живых. – Мисс Линдстрем обернулась к Гвенде.
– Продолжайте, пожалуйста, доктор Калгари. Почему вы тогда об этом не заявили? – произнес Лео Эрджайл с ноткой строгости в голосе.
– Да, – еле слышно прошептала Хестер. – Почему вы юркнули в кусты? Все газеты были полны обращениями, призывами… Можно ли быть таким эгоистичным, таким жестоким?
– Хестер, Хестер! – остановил ее отец. – Доктор Калгари еще не все рассказал.
Калгари обратился непосредственно к девушке:
– Мне понятна ваша горячность. Я бы и сам реагировал таким образом… – Он осекся и тут же снова заговорил: – Продолжу свою историю. В тот вечер все дороги были забиты машинами. Далеко за половину восьмого в центре Драймута я высадил молодого человека, чье имя так и не узнал. Это, насколько я понимаю, полностью снимает вину с Джека, ведь полиция не сомневается, что преступление совершено между семью и половиной восьмого.
– Да, – сказала Хестер. – Но вы…
– Не торопитесь, пожалуйста. Чтобы все стало понятно, мне надо немножечко отступить назад. В Драймуте я остановился на пару дней в квартире одного моего приятеля. Этот приятель, профессиональный моряк, находился в плавании. Он же одолжил мне свою машину, припаркованную на частной стоянке. В тот злосчастный день, девятого ноября, я должен был вернуться в Лондон. Решил ехать вечерним поездом, а днем навестить свою старую няню, любимицу нашей семьи, обитавшую в маленьком коттедже в Полгарфе, примерно в сорока милях на запад от Драймута. Намеченную программу я выполнил. Хотя старушка сильно одряхлела и многое в ее сознании уже путалось, няня узнала меня, очень обрадовалась и разволновалась, поскольку читала в газетах про мое, как она выразилась, «путешествие к полюсу». С ней я пробыл недолго, чтобы ее не утомлять, и, уехав, решил не возвращаться в Драймут по излюбленной прямой дороге вдоль побережья, а вместо этого поехать на север в Редмин повидать престарелого каноника Пизмарша, в библиотеке которого имеются очень редкие книги, включая старинный трактат о навигации, откуда мне хотелось переписать один абзац. Старый джентльмен принципиально не пользовался телефоном, к которому относился как к дьявольскому изобретению. Такими же, по его мнению, были радио, телевизор, кино и реактивные самолеты, так что мне оставалась единственная возможность – поехать к нему домой. Увы, окна были закрыты ставнями, хозяин, очевидно, отсутствовал. Я заглянул в собор, а потом отправился в Драймут по шоссе, замкнув таким образом треугольник. У меня оставалось достаточно времени, чтобы, не торопясь, прихватить из квартиры сумку, возвратить машину на стоянку и добраться до поезда.
По пути, как уже вам известно, я прихватил пассажира, подбросил его до города, а потом занялся своими делами. По приезде на станцию в запасе у меня еще оставалось время выйти на улицу, чтобы купить сигареты. И в тот момент, когда я переходил через дорогу, меня сбил грузовик, выскочивший из-за угла на большой скорости.
По свидетельству прохожих, я поднялся с земли целым и невредимым. Сказал окружившим меня людям, что все в порядке, что я жду поезда, и пошел обратно на станцию. Уже на Паддингтонском вокзале я потерял сознание и был доставлен на «Скорой помощи» в больницу, где у меня обнаружили сильную контузию, последствия которой проявились с некоторым опозданием.
Когда через несколько дней сознание вернулось ко мне, я ничего не помнил ни про несчастный случай со мной, ни про то, как добрался до Лондона. Смутно припоминалось лишь посещение мною старой нянечки в Полгарфе. А потом в памяти был совершенный провал. Меня уверяли, что это обычное состояние. И никому в голову не пришло, что вычеркнутые из памяти часы моей жизни могут что-то значить. Ни я, ни кто-либо иной не имели ни малейшего представления, что в тот вечер я ехал по дороге Редмин – Драймут.
До отъезда из Англии времени почти не оставалось. В больнице, где я находился, мне был обеспечен абсолютный покой, даже газет не показывали. По выходе из больницы я сразу же направился в аэропорт, чтобы вылететь в Австралию, где должен был присоединиться к экспедиции. Существовали некоторые опасения, смогу ли я ехать, но я ими пренебрег. Предотъездные приготовления и волнения не оставляли возможности поинтересоваться сообщениями об убийствах, к тому же после ареста обвиняемого возбуждение в таких случаях, как правило, стихает; когда же дело об убийстве миссис Эрджайл передали в суд и газеты вновь запестрели отчетами, я находился на пути в Антарктиду.
Он замолчал. Собравшиеся слушали его с напряженным вниманием.
– Месяц назад, сразу по возвращении в Англию, я сделал одно открытие. Для упаковки образцов понадобились старые газеты, и хозяйка принесла из кладовки целый их ворох. Расстелив одну из них на столе, я увидел фотографию какого-то молодого человека, лицо которого показалось очень знакомым. Начал вспоминать, где я видел его и кто он такой. Этого мне сделать не удалось, но, как ни странно, припомнились обрывки разговора с ним – те, что касались налимов. Сага о жизни налимов потрясла его. Но когда? Где это было? Я прочел эту статью, узнал, что молодой человек по имени Джек Эрджайл обвиняется в убийстве, узнал, как он рассказал полиции, будто кто-то подвез его в черном лимузине.
И тут, совершенно непроизвольно, в памяти возник исчезнувший кусок моей жизни. Ведь это я подобрал того самого парня, отвез его в Драймут, расстался там с ним, возвратился на квартиру… пересекал улицу, чтобы купить сигареты. Вспомнил промелькнувший мимо грузовик, который сбил меня с ног… а потом полнейшая пустота до самой больницы. Я все еще не помнил, как возвратился на станцию, сел в поезд до Лондона. Я читал и перечитывал эту статью. Больше года прошло, как закончился суд, дело почти забылось. «Молодой парень, что прикончил свою матушку, – что-то смутно припоминала моя хозяйка. – Не знаю, что с ним случилось, – наверное, его повесили». Я перечитал кучу газет за соответствующий период времени, потом направился в адвокатскую контору «Маршалл, Маршалл и Маршалл», которая ведала на процессе защитой. Узнал, что уже никто не освободит несчастного мальчика. Он скончался в тюрьме от воспаления легких и больше не нуждается в справедливости. Однако следует восстановить справедливость во имя его памяти. Я пошел с мистером Маршаллом в полицию. Дело передали прокурору. Маршалл не сомневается, что тот направит его секретарю палаты общин.
Вы, разумеется, получите от мистера Маршалла обстоятельный отчет. Он немного замешкался, и потому мне выпала трудная задача первым сообщить вам правду. Долг повелевает пройти тяжелый путь до конца. Чувство вины не покидает меня. Если бы я осмотрительнее переходил через улицу… – Калгари помолчал. – Понимаю ваши чувства и не жду от вас доброжелательного отношения… Хотя я ни в чем не провинился, вы все же станете меня порицать.