Когда Маура стремительно вошла в комнату, лорд Клэнмар увидел, что она плачет.
– Ну, ну, успокойся, милая, – начал он, обнимая Мауру больной рукой и не обращая внимания на изумленного доктора Пирса. – Я уже знаю о твоем решении, но не думаю, что твоя мать его одобрит.
– Одобрит! Я не могу ее покинуть. Я нужна ей…
– Ей нужно, чтобы ты вернулась в Баллачармиш, – мягко возразил он – Она всегда об этом мечтала, ей будет тяжело сознавать, что из-за нее тебе пришлось покинуть Баллачармиш.
Маура смотрела на него в растерянности. Лорд Клэнмар говорит правду, но что же можно сделать?
– Маме нужен уход, – настаивала Маура. – Никто не позаботится о ней лучше меня.
Лорд Клэнмар подвел девушку к стулу и усадил.
– Выслушай меня, – с нежностью начал он. – Это не самый удачный выбор. Оставшись здесь, ты только усугубишь душевные муки матери. Для нее лучшей сиделкой будут Элен или Китти, а ты сможешь навещать ее утром и вечером.
– Но как же в Баллачармише обойдутся без них? – неуверенно спросила Маура. Обе горничные прислуживали в поместье более двадцати лет, и Маура знала, что они – большое подспорье для миссис Коннор и хороший пример для молоденьких горничных.
– Обойдутся. – Лорда Клэнмара мало заботили возможные затруднения миссис Коннор. – Они работали в Баллачармише вместе с твоей мамой и хорошо знают друг друга. Их присутствие утешит ее. А если ты покинешь Баллачармиш, то окончательно разобьешь ей сердце.
Маура глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Внутренний голос подсказывал ей, что она и только она должна ухаживать за матерью. Но и лорд Клэнмар прав. Если она останется, матери станет только хуже. Маура поднялась и печально сказала:
– Пойду, скажу маме, что вы решили.
Пожатием руки мать дала ей понять, что одобряет это решение. Лорд Клэнмар вышел из дома совсем расстроенным. Дела хуже некуда, Мэри нет и сорока, но вряд ли она протянет еще год. После ее смерти у Мауры никого из родных не останется, во всяком случае, никого, о ком она знает. Он с мрачным видом сел в карету. Он обязан обеспечить будущее Мауры. Надо немедленно написать стряпчему в Дублин.
– Целый день в Дублине! – радостно воскликнула Изабел. – Как чудесно!
– Я не смогу провести с вами весь день, – предупредил ее дедушка. – У меня дело к стряпчему. Однако мы пообедаем в «Метрополе» и, может быть, погуляем в Феникс-парке, мисс Марлоу любезно согласилась сопровождать вас по магазинам.
Изабел досадливо вздохнула. Мисс Марлоу вечно сопровождала их в Дублине, она жила там и была старинным другом лорда Клэнмара. Она всегда с радостью помогала ему, когда он просил об этом.
– Не думай, что я не люблю мисс Марлоу, – начала оправдываться Изабел, когда дедушка укоризненно посмотрел на нее. – Просто она такая болтушка.
– Ей не часто приходится бывать в обществе молодых людей, будь снисходительна. Мы выезжаем рано утром, поэтому не читайте допоздна.
Последнее замечание относилось скорее к Мауре, чем к Изабел, и девушка, озорно улыбнувшись, спросила:
– Если я пообещаю не читать допоздна, можно я возьму с собой в дорогу томик Теннисона?
– Только если позволишь мне прочесть «Возмездие», – добродушно согласился лорд Клэнмар, сопровождая слова широким театральным жестом.
Изабел притворно простонала, Маура хихикнула, а лорд Клэнмар рассмеялся, в тысячный раз поздравляя себя с удачей: в отличие от мисс Марлоу и многих других знакомых он не коротал век в одиночестве. За свою жизнь он принял два необычных решения, и оба раза не прогадал. Его окружала семья, и какая!
– Не уверен, что правильно понял вас, милорд, – озадаченно произнес стряпчий. – Вы желаете, чтобы я составил новое завещание, по которому ваша внучка не будет единственной наследницей?
– Я желаю, чтобы вы составили новое завещание, в котором обе мои внучки будут равноправными наследницами.
Молодой стряпчий отодвинулся от стола и в удивлении откинулся на спинку стула.
– Обе ваши внучки, милорд? Простите, не понимаю. Я думал…
– Изабел – моя законная внучка, дочь моего сына Себастьяна. Маура – моя незаконная внучка, его же дочь.
Стряпчий резко выпрямился и покраснел.
– Понимаю, милорд, и…
– И я желаю узаконить ее положение. – На мгновение лорд Клэнмар пожалел, что поспешил и не связался со своим лондонским стряпчим, который вел большинство его дел, но, вспомнив неприятную тяжесть в груди, которая редко оставляла его в последнее время, продолжил: – Я желаю официально признать ее как незаконную дочь моего покойного сына и завещать ей половину моего состояния.
– Понимаю, милорд, – медленно повторил стряпчий, с трудом соображая, что происходит. – А эта молодая леди носит имя отца?
– Нет. Ей не известно, кто ее отец.
– П-понимаю…
– У меня были причины, чтобы все это время скрывать от нее правду. – Лорд Клэнмар с трудом сдерживал раздражение, вызванное необходимостью очень длинно объяснять ситуацию человеку, годившемуся ему в сыновья. – Ее мать жива, она живет у меня в поместье. Для нас обоих было бы чрезвычайно затруднительно, если бы правда вышла наружу. Помимо этого, я считал, что до сего времени моя законная внучка была слишком мала, чтобы узнать правду о моральном облике своего отца.
– Да, да, конечно, вы правы, милорд. Но не считаете ли вы, что такое известие будет серьезным ударом для вашей законной внучки? Неожиданно узнать, что у нее есть сводная сестра, которую она никогда не видела, узнать об этом из завещания сразу после смерти вашей светлости…
Лорд Клэнмар посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Не городите чепухи, молодой человек. Я считал, что вы понимаете меня. Я взял свою незаконнорожденную внучку к себе в дом, когда ей было восемь лет. Девочки выросли вместе. Для них будет счастьем узнать, что они сестры.
– П-понимаю, – в третий раз повторил стряпчий, по-прежнему мало что соображая. Увидев, что лорд Клэнмар нахмурился, он торопливо добавил: – Я немедленно займусь этим делом, милорд. Новое завещание будет представлено вам на подпись к концу недели.
– Отлично, – произнес лорд Клэнмар, поняв, наконец, почему так редко беспокоил молодого человека раньше. – Всего хорошего, – откланялся он.
Лорд Клэнмар чувствовал непривычную усталость, когда позже они с Маурой, Изабел и мисс Марлоу пили чай в гостиной «Метрополя». Девушки весело болтали о своих обновах. Никто не заметил, что лорд Клэнмар чувствует себя хуже обычного.
На обратном пути в Баллачармиш он понял, что не просто устал. Ему было совсем плохо. Стояло необычно жаркое для их мест лето, и даже в четыре часа пополудни зной еще не спадал, нечем было дышать. Лорд Клэнмар устроился поудобнее на сиденье, надеясь, что сон поможет справиться с подступающей тошнотой. Окраины Дублина остались позади, девушки тихонько разговаривали, стараясь не тревожить его, и ему припомнился тот ужасный день в 1846 году, когда Мэри Сэлливан сообщила ему, что больше не может оставаться у него в услужении.
Она была прелестной девушкой – гладкие блестящие черные волосы затянуты в тяжелый узел на затылке, широко посаженные живые голубые глаза в обрамлении густых ресниц. Маура унаследовала ее глаза, но если у дочери в них неизменно поблескивал озорной огонек, то глаза матери в тот день были заплаканы и потемнели от боли.
Она не сказала ему, почему хочет уйти, просто тихо и твердо повторила, что не может дольше оставаться в Баллачармише. Лорд Клэнмар понимал, что ее решение могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами. Он знал, что Мэри родилась в нищете, и восхищался упорством, с которым она стремилась выбраться из нее. Он восхищался ее чистым, правильным английским – редчайшим достижением для простой ирландской крестьянки, но еще больше его восхищали свобода и приятность ее речи. Получив место в Баллачармише, Мэри осуществила свою самую заветную мечту, а теперь по своей воле от всего отказывается. Почему? Куда она пойдет? Вернется в крошечную лачугу в Киллари? Но это бессмысленно, и лорд Клэнмар решил, что, даже если Мэри не раскроет ему причины своего ухода, он все равно узнает правду.