Как выяснилось совсем скоро, он крупно ошибся.
***
Патрис встретил Бертрана буквально с распростертыми объятиями — шагнул к нему, радушно разводя руки в стороны, но в последний момент все-таки опомнился, поняв, что его посетитель не очень расположен к бурным проявлениям чувств, и просто протянул ладонь для пожатия.
— Поздравляю с назначением, господин Одельхард.
— Благодарю за оказанное доверие, — откликнулся Бертран, — не могу сказать, что я ожидал…
— Не стоит, — произнес Патрис, улыбаясь своей извечной кошачьей улыбкой. — Кто еще, если не вы? Мы все знали, что в министерстве вы делали за Фредерика половину работы. Сложной он был персоной, наш Фредерик. Но точно знал, когда нужно говорить, а когда стоит промолчать, а это очень ценное качество в наши времена. Ценнее него, наверное, только верность… вы согласны?
Нельзя было не оценить его намек, и Бертран ответил без всякого колебания:
— Всецело.
Его ответ, очевидно, устроил премьера; не переставая улыбаться, Патрис продолжил:
— Мир памяти Фредерика, он теперь в месте, где слово «кризис» — просто пустой звук. А нам необходимо двигаться дальше. Президент ожидает от нас активного продолжения реформ. Первая стадия прошла успешно… пусть и не без небольших неприятностей. Но впереди вторая, более обширная. Необходимо стимулировать нашу экономику, избавиться от пережитков прошлого, которые тянут ее назад… вам и самому это известно, я полагаю.
— Разумеется. Я присутствовал на консультациях, которые проводил господин Бергманн. Мы сошлись на том, что необходимо нивелировать влияние «преференций Деливгара» на процесс найма и увольнения работников. Законы приняли в шестьдесят втором — и они до сих пор действуют в полной мере, в наши дни, когда обстановка успела сотню раз измениться…
— Да, Фредерик говорил мне об этом. По его расчетам, отмена «преференций» позволит сократить безработицу на три-пять процентов…
«По моим расчетам», — чуть не поправил его Бертран, но вовремя вспомнил, что пока он не в том положении, и заставил себя замолчать. Ему не впервые было сталкиваться с тем, что Фредерик представляет как свою ту работу, что проделали его помощники, ночами не вылезавшие из министерских кабинетов — и сейчас было не лучшее время восстанавливать справедливость. Потом, потом… а ныне Бертран не мог позволить своим мечтаниям простереться слишком далеко в область честолюбивых замыслов. Необходимо было сосредоточиться на работе.
— Будут новые протесты, — предупредил он, хотя вообще-то этот факт был до того очевиден, что можно было и не акцентировать на нем внимание.
— Мы к этому готовы, — ответил Патрис равнодушно. — Для нас это не сюрприз: спасаешь утопающего — будь готов к тому, что он и тебя попытается утащить ко дну.
Лучшей аллегории Бертран не смог бы придумать, и поэтому просто склонил голову, признавая точность мысли своего собеседника. У него самого еще с осени мысли о том, что творится на улицах, не вызывали ничего, кроме головной боли: казалось бы, «сытые десятилетия» закончились без малого тридцать лет назад, а люди до сих пор вели себя так, будто для них это потрясающе нежданная новость.
— Может быть, пообедаем в «Северной звезде»? — предложил вдруг Патрис, чем в первый миг вверг Бертрана в растерянность. — Собирался туда сегодня, говорят, у шеф-повара новое коронное блюдо: омар в винном соусе по рецепту прямиком из дворцовой кулинарной книги… давно хотел попробовать. Заодно и обсудим дела.
Предложение было лестным, и пренебречь им, наверное, было бы неразумно, но Бертран, поразмыслив немного, решил все-таки сделать это.
— В другой день, может быть, — сказал он опечаленно, всем видом показывая, что сожалеет об отказе, но вынужден отступить перед силой обстоятельств. — Тороплюсь обратно в министерство, господин Бергманн столько всего оставил…
Патрис не показал разочарования — напротив, добродушно засмеялся, потирая руки:
— Верно о вас говорили — вас с Фредериком будто создавали одного в противоположность другому. Не представляю, чтобы он отказался от обеда в «Звезде», будучи в здравом уме! Впрочем, я не настаиваю — думаю, у нас будет еще полным-полно поводов заглянуть туда.
Прощаясь, он проводил Бертрана до самых дверей. Остановившись у выхода из кабинета, они еще раз пожали друг другу руки.
— Удачи вам в вашей новой должности, — сердечно сказал премьер, сжимая ладонь Бертрана так, что у того чуть не хрустнули пальцы. — И мужества — думаю, они вам понадобятся в равной степени. Только… не ошибитесь.
Что-то подсказало Бертрану, что лучше не переспрашивать у Патриса, какой смысл таился в его последних словах; охваченный назойливым дурным предчувствием, но решивший не придавать значения этому интуитивному, наверняка не имеющему под собой оснований движению сознания, он сделал шаг прочь из кабинета.
***
Следующие дни пронеслись так быстро, что Бертран еле успевал различать, где заканчивается один и начинается другой: он засиживался в министерстве до ночи, приходил домой за полночь, чтобы, проглотив таблетку снотворного, забыться сном без сновидений на несколько часов, а затем отправлялся обратно, к бумагам, проверкам, расчетам и совещаниям. Казалось бы, такой ритм жизни давно должен был стать привычен ему, но именно сейчас Бертран чувствовал себя так, будто на него со всех сторон сыпятся тяжелые камни, а он, чтобы не дать им расколоть надвое землю под своими ногами, должен успеть подхватить каждый и аккуратно поставить на место. С ревизией Фредерикова «наследства» он покончил так быстро, как мог, и с радостью решил, что теперь сможет навсегда забыть об этом, и поэтому телефонный звонок, раздавшийся в его кабинете как-то поутру, прозвучал для него, как гром среди ясного неба.
— Это Робье, — произнес в трубке голос с явным французским акцентом, — начальник охраны.
— Какие-то проблемы? — осведомился Бертран, перекладывая трубку в левую руку, чтобы правой иметь возможность подписать только что поданную ему записку. Подпись все равно вышла косой, неаккуратной, и от этого Бертран испытал досаду, граничащую со злостью.
— Мы получили новую смету на будущий месяц, — сказал Робье несколько стесненно. — Вы вычеркнули пункт «расходы особого назначения»…
Бертран с трудом вспомнил, о чем идет речь. «Расходы особого назначения» составляли ни много ни мало семь тысяч бакардийских флоринов в месяц — больше, чем получал депутат парламента. Мысленно поапплодировав неизвестной любовнице Фредерика, которая продемонстрировала ему умения, достойные такого вознаграждения, Бертран выбросил эту строчку из сметы и думать о ней забыл. То, что кто-то решил позвонить ему с этой чушью, отвлекая от первоочередных забот, было в его глазах крайней степенью наглости, что он и решил резко высказать своему собеседнику:
— Да, вычеркнул. Потому что, позвольте заметить, я — не мой предшественник, и все те… сотрудники особого назначения, которым он считал нужным платить до этого, вовсе не могут рассчитывать на подобную щедрость и от меня. Вам понятно?
Трубка недолго молчала. Кажется, Робье с трудом усваивал услышанное.
— Нам необходимо поговорить, — в конце концов заявил он.
— Что? — Бертран чуть не выронил телефон из пальцев. — Да что происходит?
— Это не телефонный разговор, — обрубил Робье таким тоном, что у Бертрана на секунду отнялся язык. — Спуститесь в сад, господин министр. Я должен кое-что объяснить вам с глазу на глаз.
Министерство труда Бакардии занимало часть обширного, построенного в античном стиле здания, где еще при Фердинарде VI находилось государственное казначейство; в другой части располагалось министерство финансов, и между связующими эти части галереями находился внутренний двор, который все работники про себя называли «садом». Летом здесь могло в глазах зарябить от обилия цветущей зелени, и многие не отказывали себе в том, чтобы скоротать под сенью пышных кустов и деревьев минуты, оставшиеся от обеденного перерыва. Бертрану, правда, это мешала сделать сильнейшая аллергия на пыльцу, поэтому в теплое время года он старался держаться от сада подальше — но сейчас, зимой, когда только голые, похожие на птичьи лапы ветви кустов напоминали о приходящем и уходящем великолепии этого местечка, он был в полной безопасности, за исключением того, что, выбитый из колеи словами Робье, он собирался так спешно, что забыл в кабинете шарф.