- Все время забываю про посудомойку, - пояснила она Бертрану, - ее только три дня назад привезли. Но штука потрясающая! Всегда ненавидела мыть посуду…
Он пробормотал что-то туманное: ему самому не удалось вспомнить, когда он в последний раз возлагал на себя что-то из обязанностей, всегда входивших в компетенцию приходящей прислуги. Хильди, несомненно гордая своим приоберетением, впрочем, сразу заметила, что ему затруднительно поддержать разговор, и поспешила перевести тему:
- А вы? Что у вас нового?
- У меня… - он рассеянно постучал по столу костяшками пальцев, - очень много работы. Готовится новая реформа…
- Вот как? - спросила Хильди, не отвлекаясь от увлеченного перебирания своих чайных запасов. Бертран торопливо добавил:
- Пока мы это не афишируем…
- А, - Хильди беспечно махнула рукой, - я-то никому не скажу. Да и кто бы у меня спросил? Никто ведь не в курсе - я имею в виду, про нас.
Бертран посмотрел на нее внимательнее, вспоминая то, что слышал от Робье, от нее самой. Нужно ли было предупредить ее? Если “щиты” работают, как ему сказали… но если это и было поводом для тревоги, то сейчас - бесконечно расплывчатым и далеким. Бертран почти не задумывался об этом последнее время, смирившись со всем, что было недоступно его пониманию, при помощи одного вывода: если нужен был такой фантастический, сказочный предлог, чтобы их с Хильди жизни внезапно пересеклись, то пусть так и будет - и он, Бертран, не станет на это роптать.
- Вы действительно думаете, - спросила вдруг Хильди, взглянув на него прямо и проницательно, - что сможете что-то изменить?
На секунду ему стало не по себе. Конечно, он не раз и не два задавался этим вопросом - и всякий раз поражался тому, что находит на него исключающие друг друга ответы.
- Полной уверенности нет, - сказал он обтекаемо, как будто перед ним была орава журналистов, жаждущих его крови, - но есть шансы.
Хильди совсем не весело усмехнулась.
- Шансы… Сколько помню, что-то если и менялось, то к худшему.
Что она еще могла ответить? Бертран помнил, пусть обрывочно, “тучные годы”; для Хильди они были не более чем строками из университетского учебника. Повышение цен и налогов, сокращение льгот, инфляция - все это было реальностью, в которой она родилась и выросла, и вряд ли она могла представить себе какую-то другую.
Хильди поставила перед ним наполненную чашку, и Бертран из вежливости, - пить ему не хотелось, - сделал маленький глоток.
- Я бы вас… то есть, тебя чем-нибудь угостила, - Хильди, будто не решившись присоединиться к нему за столом, подошла к холодильнику, распахнула его; Бертран с удивлением заметил, что в движениях ее проявилась непривычная беспокойная суетливость. - Да у меня нет ничего, я почти не готовлю, только вот апельси…
- Хильди.
Она обернулась резко, будто он не позвал ее, а окрикнул; чувствуя, как загустевает, нагревается воздух вокруг него, Бертран приблизился к ней, дотронулся до ее руки, несильно сжал.
- Между нами возникла… - замялся на секунду, выбирая наиболее подходящее слово, - определенная недомолвка, не находишь?
Хильди смотрела на него распахнутыми глазами, точь-в-точь как неделю назад - с непритворным ошеломлением, но не делая попыток отстраниться.
- Я… я просто не знаю, как про это говорить, - ответила она наконец, почему-то переходя на виноватый шепот. - Даже не знаю, что тут говорить надо? То есть… ты же пришел. Я знаю, зачем.
- Правда? - уточнил Бертран вкрадчиво, делая еще шаг к ней - теперь она прижималась спиной к холодильнику, а он стоял напротив, но оставляя между ними небольшое расстояние, возможную лазейку. - Ты представляешь, чего именно я хочу?
В глазах Хильди на мгновение мелькнула озадаченность. Подняв руку, она коснулась щеки Бертрана - до странности трепетно, словно могла чем-то ему навредить, и он ощутил, как между ее пальцами и его кожей как будто проскакивают мелкие, колющие искры.
- Ну конечно, - произнесла Хильди увереннее, будто прикосновение придало ей сил. - Конечно, представляю.
- Не боишься?
Он не знал, к чему задал этот вопрос - но знать ответ ему почему-то было важно. Наверное, потому, что он по-прежнему не мог вообразить, как выглядит в ее глазах, какие чувства может вызвать - слишком давно в его жизни не было толком никаких чувств.
- Что? Нет! - ответила Хильди со смехом, беря ладонь Бертрана, переплетая их пальцы - а он не мог отделаться от мысли, что ее рука в его выглядит будто в плену. - Тебя - бояться? Или чего? Я в курсе, как это делается. Я это делала… давно. Два раза.
Похоже, с “нетронутой” он погорячился. Плевать.
Он стянул кофту с ее плеча, обнажая выступающую ключицу, раскинувшуюся под кожей сеть из тонких вен - Хильди тихо вздохнула, когда он проследил одну из них губами, положила ладонь ему на затылок, направила его поцелуи ниже.
- Я… я… - рвано забормотала она, когда Бертран начал целовать ее грудь, задержался на темном твердом соске. - Я никогда не думала, что…
Он выпрямился, взглянул в ее покрывшееся румянцем лицо.
- Что?
- Что я могу ва… тебя привлечь, - сказала она чуть слышно, - в этом смысле…
- Почему? - кофту он с нее снял, с себя - пиджак, ослабил сдавивший шею галстук. Хильди, оставшись полуобнаженной, обняла его, и он жадно припал к ее шее, слыша, как сквозь белый шум, что она пытается ответить:
- Ну я же… я же на тех женщин, как у вас там, совсем не похожа…
- Хильди, - веско произнес Бертран, вновь поднимая голову, - ты вообще не похожа ни на кого из людей, которых я встречал до этого.
Она замерла на секунду, встретившись с его взглядом, и потом ответила - и это прозвучало как что-то вроде признания.
- Ты тоже. Тоже не похож.
- Это имеет значение? - шепнул Бертран у самых ее губ. Хильди первая поцеловала его - и в его жизни это было лучшим, самым умопомрачительным “нет”.
Она оказалась такой, как он представлял себе - уступчивой, нежной, отзывчивой. До кровати они не добрались: Бертран уложил Хильди на пружинистый, скрипучий диван в гостиной, раздел ее окончательно, долго, до боли в губах, ласкал; Хильди расстегнула на нем рубашку, но от попытки снять ее он уклонился - в какой-то дальней части его сознания все еще бился стыд за себя, свой возраст, свое тело, погрузневшее, некрасивое, и он меньше всего мог желать испортить момент. Хильди приняла его, податливая и разгоряченная, обхватила за плечи, стонала сдавленно, будто еще чего-то стесняясь, пока он толкался в нее - но в какую-то минуту эти ее стоны стали выше и протяжнее, а тело напряглось, будто сведенное судорогой; в конце концов голос ее сорвался на короткий вскрик, она вцепилась в Бертрана что было сил и сжалась, переживая момент оргазма. Ее неожиданная чувствительность, то, как она, забывшись в своем удовольствии, произнесла его имя, не позволили Бертрану сдерживаться долго: он кончил тоже, лихорадочно втянул в себя воздух, опустился на диван рядом с Хильди, чтобы не навалиться на нее своим весом. Она с трудом переводила дух, да и ему, почти что оглушенному, потребовалась на это пара-тройка минут.
“Сейчас все закончится, - подумал он отрешенно, смеживая веки, разглядывая поплывшие под ними светлые и красные полосы. - Должен же этому наваждению быть какой-то конец”.
Хильди, лишенная сил не меньше него, чуть приподнялась, поцеловала его щеку, подбородок, уголок губ.
- Бертран… - услышал он ее голос рядом со своим ухом, - спасибо…
- Что? - ради этого он даже глаза открыл. - Что ты сказала?
Она ненадолго примолкла, поняв, видимо, что ляпнула что-то не то.
- Я просто… ну… не знаю, что говорить.
Вместо ответа Бертран притянул ее к себе - они и так лежали вплотную, но теперь Хильди почти что забралась на него, уткнулась ему в грудь носом, проникла под рубашку юркой и теплой ладонью.
- Ты останешься со мной? - спросила она вдруг, и тут же, словно ответ на ее вопрос, заполнил квартиру звук сигнала из оставленного в кухне Бертранова пиджака. Бертран снова зажмурился, надеясь, что это поможет ему собраться с силами. Помогло слабо.
- Я очень бы хотел этого, Хильди, - сказал он, отстраняясь от нее, заставляя себя подняться, начать думать в привычном, правильном ритме и направлении. - Но я не могу.