- Вот как, - процедил Бертран. - Мы с Хильди возвращаемся в Бакардию через два дня.
Он надеялся, что Джоанна уловит ничем не прикрытое недружелюбие в его голосе и поймет, что сейчас пришлась со своим мужем как нельзя некстати, но если в голову ее и прокралась подобная мысль, то тотчас же потонула в ее безграничном американском самолюбии.
- Так вы свободны завтра вечером? - приподнято спросила Джоанна, глядя на Бертрана и Хильди так, будто собиралась сообщить им, что они выиграли в лотерею. - Пожалуйста, скажите, что свободны! Мы устраиваем у себя прощальную вечеринку. Вы же знаете, Майкл - у него свое издательство в Нью-Йорке… будет очень много интересных людей! Конечно, все неофициально - мы приглашали только наших друзей, тех, кто сейчас в Европе. Знаете, кого мы даже сумели к себе заманить? Жака-Анри д’Амбертье!
Хильди выронила вилку.
- Жак-Анри д’Амбертье? Бывший президент Франции?
- Он самый! Мы встретили его на Санторини - он уже, конечно, немолод, но держится молодцом! Майкл давно с ним знаком, он помогал ему с переводом некоторых его книг… Жак-Анри обещал быть! А он своих обещаний не нарушает!
- Не сказал бы, - пробормотал Бертран и поглядел на Хильди, полагая, что она оценит шутку, но тут же понял, что она его даже не услышала: сжалась, напряглась, спряталась в свою раковину, будто ее спугнули или замахнулись на нее чем-то тяжелым; должно быть, она сейчас не слышала вообще ничего вокруг себя, полностью погруженная в себя, подчиненная только тому, что разыгрывалось сейчас в ее отринувшем реальность сознании.
- Хильди… - не понимая, что случилось с ней, в какой момент произошла метаморфоза, Бертран позвал ее, протянул руку, чтобы дотронуться - и вдруг она, отбросив свое оцепенение, распрямившись, как пружина, схватилась за него сама, да с такой силой, что он испустил короткий болезненный вздох.
- Пожалуйста, давай пойдем! Пожалуйста!
- Да, не отказывайтесь! - подхватила Джоанна; голос ее вбивался в мозг не хуже средневекового пыточного орудия. - Будет очень здорово! Фуршет, танцы… надо же когда-то развеяться!
- Пожалуйста, - повторила Хильди, не выпуская Бертрана, глядя на него так, будто от его решения зависела судьба мира. - Я очень хочу… развеяться. Недолго! Всего на пару часов…
Майкл посоветовал ему по-английски что-то вроде “Не отказывай девочке, дружище”, но Бертран едва его слушал. Все его существо было сконцентрировано на Хильди, на ее горячих, внезапно цепких пальцах вокруг его ладони, на ее приоткрытых губах, побледневшем, до странности решительном лице - пусть он все еще ничего не понимал, но такой Хильди отказать не мог.
- Хорошо, - медленно произнес он, положил поверх руки Хильди вторую ладонь, чуть погладил в немой просьбе все-таки разжать хватку. - Мы придем.
- Отлично! - взревела Джоанна. - Я пришлю адрес и как до нас доехать - там есть один хитрый поворот, мы с Майклом вечно его пропускаем…
- Да, да, - ответил Бертран невпопад, продолжая наблюдать за Хильди: его руку она все-таки выпустила, снова взяла вилку, будто во сне или полуобмороке, глотнула еще рецины из бокала. По ее виду можно было сказать, что она с трудом справляется с внезапно обрушившимся на нее известием, но Бертран предчувствовал, что сейчас бесполезно задавать ей какие-то вопросы - и решился на это только двумя часами спустя, когда они возвратились на виллу, Хильди разыскала в баре еще вина, выпила бокал и как будто немного оттаяла.
- Хильди, что это было? - поинтересовался Бертран вкрадчиво, наливая и себе и садясь возле нее на широкий диван, занимавший собой почти треть просторной гостиной. - Я никогда не замечал за тобой любви к вечеринкам. И подумать не мог, что ты будешь так настаивать.
На этот раз она не пряталась, не пыталась исчезнуть в своей раковине - наоборот, повернув голову, посмотрела прямо на него весело и даже дурашливо.
- Это очень странно выглядело? Прости! Просто я подумала - может, это единственный повод, который мне представится в жизни, чтобы надеть то самое платье. Честное слово, чем больше я о нем думаю - тем больше понимаю, что оно так и провисит у меня в шкафу, а это так обидно…
Она говорила правду - но, как подозревал Бертран, не всю правду, а к своей интуиции в этом смысле он привык относиться с доверием: занятие политикой волей-неволей способствует тому, что чем искуснее прячут от тебя двойное дно - тем вернее начинаешь различать его присутствие.
- А д’Амбертье? - спросил он настойчивее. - Я заметил, ты изменилась, когда его упомянули…
- Д’Амбертье… - Хильди поморщилась, покачала головой, на миг прикрыла ладонью глаза. - Боже, какой стыд. Когда мы проходили историю Франции в университете, он… немного нравился мне, вот и все.
Похоже было, что Хильди никогда не перестанет его удивлять.
- Нравился?..
- Ну да, то есть… - она захихикала, явно тушуясь еще больше, - это не значит, что тебе надо ревновать или что-то в этом духе. Но он был… довольно обаятельный тогда, сорок лет назад, когда был президентом. Помню, он даже приезжал к нам, проводил конференцию. Я тоже хотела на нее попасть, но меня тогда не пустили - количество мест было ограничено, а набирали в первую очередь политологов, а не историков. Вот, теперь, - она развела руками, - могу наверстать упущенное.
Все это выглядело безумием, и прозвучи оно из уст кого-то другого - Бертран ни на миг бы ему ни поверил. Но от Хильди, как он знал, можно и нужно было ожидать чего угодно, и он сдался, принимая ее объяснение:
- Хорошо. Это очень хорошо, но…
Он запнулся, не зная, как лучше выразить мысль, что не оставляла его в покое с того самого момента, как он принял приглашение. Черт с ним, с хозяином издательства и со всеми графоманами, что пользуются его услугами, но Жак-Анри д’Амбертье - заметная фигура; если за ним увяжется хоть один журналист…
- Что? - спросила Хильди напряженно. - Ты… ты не хочешь идти? Не хочешь идти… со мной?
Голос ее дрогнул, дрогнуло и что-то в глазах - она передернула плечами, будто ей стало зябко, и опустила голову, принявшись изучать взглядом дно своего бокала. Стоило напомнить ей, что она сама боялась огласки, возможного материнского гнева - но Бертран так и не сделал этого, слишком занятый злостью, что в одну секунду захлестнула его с головой, как бурлящая морская волна. То была злость не на Хильди, конечно, но на себя самого, а в особенности - на Катарину, которая никогда не скрывала ни перед кем свои похождения, своих любовников, счет которым утратили, должно быть, даже корреспонденты “Бешеной пчелы”, а уж они-то, в отличие от Бертрана, наверняка их всех знали в лицо и по именам.
- Ни в коем случае, - произнес он, отшвыривая от себя любые сомнения, и притянул Хильди к себе, чтобы поцеловать в доказательство своих слов. - Мы придем туда вместе, и мне все равно - все равно, слышишь? - кто и что об этом подумает.
========== Глава 10. Кровь убийцы ==========
“Хитрый поворот” Бертран не пропустил. Вилла, куда они направлялись, венчала собой вершину гористого склона, у самого моря срывавшегося в обрыв, и со стороны напоминала груду гигантских мраморных плит, беспорядочно уложенных друг на друга, зазоры между которыми были залиты чистейшим, прозрачным стеклом. Внутри стекла горел свет и мельтешили десятки фигур; Бертран представил себе огромный фонарь, в который набились, привлеченные огнем, мотыльки, и теперь кружатся вокруг лампы и сталкиваются невесомыми крылышками.
- Идем? - спросил он у Хильди, сидевшей на соседнем сиденье. Видеть ее разодетой, накрашенной, с уложенными в прическу волосами ему все еще было непривычно - иногда ему казалось, что это и не Хильди вовсе, а подменили ее куклой или фарфоровой статуэткой, изящной, белой, тонкой: неаккуратно тронь - растрескается и рассыпется. Перчаток на ней не было; коснувшись ее запястья, Бертран ощутил, что ладонь ее холодна, как кусок льда.
- Скажи, - сказала Хильди, прежде чем он успел спросить, что с ней происходит, - пробовал ты когда-нибудь поверить в шесть невозможностей до завтрака?
- Из “Алисы”? - Бертран быстро задумался. - Звучит как что-то, чем я занимаюсь каждый день перед тем, как приступить к работе.