- Майкл вас замучил, да? - даже в Джоанне пробудилась неясная тень сострадания. - Не обижайтесь. Такой уж он человек, обожает сводить всех со всеми. Может, еще выпьете?
Бертран жестом отказался, хоть и возвышавшееся рядом с ним гигантское ведро, заполненное льдом и бутылками рецины, выглядело весьма соблазнительно. На дороге в гору, по которой они ехали сюда, почти не было фонарей - не хватало только угробить их с Хильди на обратном пути…
- Скажи, - вдруг обратилась Хильди к Джоанне, беря с гигантского подноса с тортом нож, предназначенный для нарезки - небольшой, с увесистым лезвием, явно неплохо наточенный, - ведь это серебро? Чистое?
- Конечно! - ответила Джоанна, кажется, немного задетая тем, что Хильди допустила какие-то сомнения на этот счет. - Вся посуда здесь - из серебра! Майкл говорит, я очень старомодная, но в этом смысле у меня небольшой пунктик…
Хильди кивнула, но нож откладывать не торопилась - взвешивала его в руке, будто к чему-то примеривалась, смотрела, как собирается свет висящих над их головами светильников на тонком острие.
- Хорошо, - наконец сказала она, оставляя нож на краю стола. - Очень хорошо.
Тут Джоанну позвали, и она, извинившись, отошла. Бертран воспользовался этим, чтобы, ухватив Хильди под локоть, отвести ее в сторону, туда, где бы их разговор могло подслушать не полсотни человек, а в худшем случае полтора десятка.
- Хильди, я хочу знать, что тут происходит.
- Что? - спросила она невинным тоном, уставившись на него.
- Ты и д’Амбертье, - утомнил Бертран, надеясь, что его слова не будут звучать как продиктованные ревностью - и обреченно осознавая, что именно так они и звучат. - Вы что, знакомы?
Хильди помолчала, вглядываясь в него, а потом ответила твердо и без колебания:
- Нет. Мы никогда не встречались.
- Тогда что это за странный… за странное… что за странности? - поняв, что не может сказать ничего конкретного о своих подозрениях, Бертран решил ограничиться обтекаемой формулировкой. - Все эти ваши переглядки и этот разговор… и ты - ты еще со вчерашнего вечера сама не своя. Что с тобой?
- Что со мной? - переспросила Хильди ошеломленно и вдруг, рассмеявшись, обняла Бертрана с необыкновенной горячностью - просто повисла у него на шее, крепко поцеловала в щеку, затем смешно потерлась кончиком носа о то место, куда пришелся поцелуй. - Боже, со мной все в порядке! Со мной давно уже не было все настолько в порядке! А д’Амбертье… оставь ты его! Ему девяносто с лишним, откуда мне знать, что у него в голове? Даже думать о нем не хочу! Пошли веселиться! Может, потанцуем?
Засыпанный с головой ее словами и ее внезапной нежностью, размякший и от того покорный, Бертран последовал за ней на террасу, где музыканты играли джаз и кружились в плотном соленом полумраке приплясывающие парочки. Хорошим танцором Бертран не был никогда, но тут от него это и не требовалось: по сути, нужно было просто раскачиваться в такт, плавно перемещаясь из стороны в сторону, держа Хильди за руку и прижимая ее к себе за талию, пока она, разомлевшая, бормотала, склонив голову к его плечу:
- Ты бы мог сейчас представить, что мы прожили бы свои жизни, никогда не встретив друг друга?
- М-м? - вопрос показался Бертрану настолько абсурдным, что до него не сразу дошел смысл сказанного. - Пожалуй, нет. Уже давно нет.
Она тихо фыркнула, и ее дыхание осело на его шее стайкой горячих мурашек.
- И я тоже. Это так странно. Ведь, если подумать, это и должно было так случиться. Все вроде бы к этому и шло. Но в какой-то момент пошло по-другому.
- Тебя это удивляет?
- Немного. Всегда поражаюсь тому, как в жизни все складывается. Вроде бы - одни случайности, а если присмотреться - оказывается, что без какой-то одной и всех других бы не было. И так по цепочке, все одно к одному. И мы по этой цепочке движемся все дальше и дальше… к тому, что будет в конце.
Уже не в первый раз за последние дни она заводила речь о чем-то подобном, и Бертран не мог не насторожиться.
- В конце? - уточнил он, чуть отстраняясь, чтобы иметь возможность посмотреть на нее. - И что же, ты думаешь, там будет?
И вновь на ее лице появилась знакомая ему улыбка обретшего все человека.
- Будущее.
Бертран хотел поцеловать ее, будто это значило покончить с любыми вопросами, на которые он так и не получил ответа, но в этот момент музыка, захлебнувшись, прервалась, потому что из дома раздался истошный крик:
- Кто-нибудь! На помощь!
Поднялась невообразимая суета. Все, кто был на террасе, хлынули к дверям; Бертран не был исключением и, более того, как-то умудрился оказаться в первых рядах. Оказавшись в зале, он увидел, что гости собрались в круг, оставив в его центре лишь немного пустого пространства - кто-то в ужасе отворачивался, кто-то требовал срочно позвать врачей, кто-то, особенно чувствительный, даже пускал слезу. Рост не позволял Бертрану выглянуть из-за чужих голов, чтобы понять, что произошло, и поэтому ему пришлось пробираться вперед, расталкивая тех, кто попадался ему на пути. Ему это удалось без лишнего труда - его даже будто торопились пропустить, словно в надежде за ним же и спрятаться, - и он смог только сдавленно охнуть, когда понял, что стало причиной всеобщего переполоха.
Джоанна распласталась на полу, упав на спину; все ее тело сотрясалось в судороге, изо рта лилась тошнотворная пузырящаяся смесь из слюны и пены. “Эпилепсия”, - тут же понял Бертран, но на этом, в общем-то, его познания заканчивались; всего пару раз в жизни он был свидетелем приступов и очень плохо помнил, что надо делать в подобных случаях.
- Джоанна! Джоанна! Черт! - Майкл, кажется, знал еще меньше, чем он: все, на что он был способен - попытаться приподнять бессознательную супругу над полом, отчего, как показалось Бертрану, ее затрясло только сильнее. Кто-то в задних рядах истошно зарыдал. Похоже, действенной помощи от знатоков человеческих душ ожидать не стоило.
- Звоните в “скорую помощь”! - Бертран порыскал по карманам в поисках собственного телефона и тут же вспомнил, что оставил его в бардачке машины. - Да кто-нибудь, вызовите врачей, черт возьми! Какой здесь адрес?
Конечно, никто не отозвался - а из тех, кто точно мог знать ответ на этот вопрос, одна была явно не в состоянии говорить, а второй, похоже, был все ближе к тому, чтобы помешаться.
- Джоанна! Джоанна!
- Чтоб вас всех, - прошипел Бертран, приближаясь к Майклу, чтобы развернуть его к себе и сразу, без церемоний, отвесить хорошую оплеуху. - Придите в себя! Так вы ей не поможете! Наберите “скорую”, скажите, чтобы ехали сюда!
- Но… но… - залепетал тот, схватившись за ушибленную щеку. - Но я не говорю по-гречески…
- Плевать! - Бертран почувствовал, что выходит из себя по-настоящему. - Кто-то из них должен знать английский! Хильди, твой телефон у тебя?
Ответа он не услышал - и, обернувшись, понял, что Хильди нет ни рядом с ним, ни в теснящейся вокруг него толпе гостей. Этого было достаточно, чтобы Бертран без боя сдался дурному предчувствию, но тут кто-то из собравшихся (кажется, один из той троицы, что писала про Холокост) подскочил к нему, протягивая разблокированный айфон.
- Вот! Позвоните вы!
На самом деле, ничего другого Бертран не ожидал. Похоже, из всех, кто был в зале, он один сохранил хоть немного хладнокровия - и поэтому они, не сговариваясь, подчинившись одному лишь порыву коллективного бессознательного, назначили его ответственным. В определенном смысле ему было не привыкать: он дозвонился до 112, дождался англоговорящего диспетчера, вкратце описал случившееся и, получив заверение в том, что врачи скоро будут, еле вспомнил, что телефон нужно вернуть хозяину, перед тем, как бросаться на поиски Хильди.
Куда же она запропастилась, черт возьми? Вилла показалась Бертрану по крайней мере в два раза больше, чем казалась раньше: он обшарил зал и террасу, заглянул в уборные, хотел уже, отправив к черту приличия, подняться на второй этаж, но в этот момент Хильди сама нашла его: вынырнула будто из ниоткуда, из затянутой тенями пустоты, и снова бросилась ему на шею, но на сей раз не в любовном порыве, а будто от чего-то спасаясь.