Выражение жестокого упрямства исчезло с лица Хильди; проще говоря, теперь ее лицо было вовсе лишено всякого выражения.
- Что? - рвано выдохнула она, будто получив удар в грудь.
- Вы на нее немного похожи, - заметил д’Амбертье, касаясь ее щеки с ностальгически-мечтательной улыбкой. - Она была… во всех отношениях экстраординарной особой. Я был изрядно огорчен, узнав, что она умерла.
- Но вы… вы же не…
- Мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь, Хильдегарда, - сказал д’Амбертье, вздохнув. - Но я боюсь, что и вы зря потратили столько времени на то, чтобы меня найти. Все, что нужно вам для достижения вашей цели… - взяв ее руку, он коротко погладил внутреннюю сторону ее запястья - там, где под полупрозрачной кожей темнели линии вен, - уже находится при вас.
Хильди отняла руку так резко, будто д’Амбертье поднес к ней раскаленное клеймо.
- Вы… вы лжете, - выговорила она беспомощно. Д’Амбертье ответил просто, покачав головой:
- Нет.
Она бросилась бежать по ступеням - обратно на виллу, в убежище из света и звука. Едва ли для д’Амбертье было возможно ее догнать, но он и не стремился к этому - потирая ладони друг о друга, словно в попытке согреть их, оперся о перила, вновь возвращаясь к созерцанию горизонта, потерявшегося между небом и морем.
========== Глава 11. Невозможность ==========
Все следующее утро Бертран не мог смотреть на Хильди без чувства нарастающего беспокойства. Ее подавленность никуда не исчезла: молчаливая, мало на что откликающаяся, Хильди едва притронулась к завтраку, отказалась от кофе, даже на борт яхты поднялась медленно, будто бы нехотя, и, когда они добрались до облюбованной ими бухты, совсем не стремилась напоследок насладиться купанием. Не снявшая своего платья, она сидела неподвижно в шезлонге и напряженно размышляла о чем-то, подперев подбородок сложенными ладонями; Бертран, тщетно пытавшийся отвлечь себя газетой, посмотрел на нее раз, другой, и все-таки не выдержал:
- Что-то случилось?
- Голова болит, - коротко ответила она, и не пытаясь соврать убедительно. - Не выспалась.
Принесли фрукты, и она явно машинально отправила себе в рот несколько виноградин. По лицу ее поминутно будто проходила рябь - Хильди не могла скрыть, что с трудом сдерживает слезы, и Бертран повторил, уже не спрашивая, а утверждая:
- Что-то случилось.
Она посмотрела на него, коротко открыла рот, словно торопилась, вынырнув из глубины, сделать глоток воздуха, но так ничего и не сказала. Висящее в небе солнце ровно и безразлично высвечивало чудовищную, призрачную бледность, что разлилась на ее щеках.
- Мне нужно… - будто решившись наконец на что-то, Хильди поднялась, взяла с блюда похожую на пуговицу грушу, настолько крошечную, что ее подали неразрезанной, и направилась к рубке. - Подожди минуту. Я сейчас вернусь.
Бертран ей, конечно, не поверил, но Хильди, очевидно, меньше всего волновали его подозрения. Он наблюдал, как она ловит за рукав матроса, что-то негромко ему говорит - тот приобрел немного недоуменный вид, но кивнул, нырнул в трюм, а Хильди, не дожидаясь его, удалилась на боковую палубу. К Бертрану она не обернулась, будто его вовсе здесь не было, и от этого происходящее перестало нравиться ему окончательно. Что бы ни задумала Хильди - от этого отчетливо несло чем-то отчаянным и угрожающим; не желая теряться в догадках, что безумной толпой лезли ему в голову, Бертран выждал пару минут, отложил газету и отправился за Хильди следом.
Она стояла на самом носу яхты, подставив лицо ветру, что трепал ее платье и волосы - не плакала, даже как будто и не шевелилась, но Бертрану почему-то хватило едва взглянуть на нее, на то, как она держит спину и плечи, будто выпрямившись в последний раз перед направленными на нее ружейными дулами - и что-то, что до сих пор тревожно билось и металось в его груди, одномоментно превратилось в кусок льда.
- Хильди!
Голос его сорвался на невразумительное хриплое карканье; до смерти почему-то испугавшись, что Хильди его не услышит, что сделает что-то, забыв, что он рядом, Бертран метнулся к ней, схватил за руку, развернул к себе лицом.
- Хильди, что ты делаешь?
Она как будто с трудом выходила из транса, в который погружена была всем своим существом - все еще бледная, оцепеневшая, смотрела на Бертрана и одновременно куда-то сквозь него. Из руки ее выскользнуло и со звоном упало на палубу что-то блестящее; присмотревшись, Бертран понял, что это фруктовый нож.
- Хильди…
Она не отвечала. Подняв взгляд чуть повыше, Бертран увидел, что платье ее измазано в красном, что красное капает и на ярко-белое под их ногами, что источник этого красного - ладонь Хильди, на которой расцвела уродливой продолговатой кляксой глубокая резаная рана.
У него вырвался вскрик.
- Хильди! Хильди, черт возьми!
Теряя самообладание, он схватил ее за плечи, встряхнул - не так сильно, как мог бы, но достаточно, чтобы все ее тело сотряслось, а голова закачалась из стороны в сторону, как у лишенного собственной воли болванчика. Неизвестно, разбудило ли это ее или она пришла в себя сама, но спустя секунду Бертран услышал ее тихий голос - скорее, почти неразборчивое лепетание:
- Я… я в порядке… я просто порезалась…
- Порезалась? - он схватил ее окровавленную ладонь, безуспешно попытался представить, как можно было непреднамеренно нанести себе рану, подобную этой. - Что за чушь? Хильди, ты же говорила мне, что не будешь больше этого делать!
- Да я грушу чистила, - упрямо бормотала она, силясь отнять руку, - это случайно.
- Случайно?.. - тут же Бертран понял каким-то краем сознания, привыкшим подмечать мелочи, что не видит на ней ее пресловутого медальона; тот бесследно пропал с ее шеи, но Бертран не стал задумываться, имеет ли это какое-то значение - ему и без того было, чем себя занять. - Ладно, пойдем. Это надо обработать… должна же здесь быть аптечка?
Аптечка, разумеется, нашлась. Несколько минут спустя Хильди вновь сидела в шезлонге, а матрос, опустившийся перед ней на одно колено, все равно что рыцарь, готовый дать присягу, осторожно перебинтовывал ее руку. Она не поднимала глаз; Бертран, глядя на все это, молчаливо и зло курил.
- Прости, - прошелестела Хильди, когда с перевязкой было покончено. Раздавив окурок в пепельнице, Бертран ответил:
- Мне не нужны извинения. Мне нужно знать, что происходит.
Хильди боязливо вздрогнула и поежилась, будто Бертран принялся ей угрожать, и спросила одними губами:
- Что ты хочешь узнать?
- Для начала, - вздохнул Бертран, стараясь говорить мягче, не создавать у нее впечатления, что он на нее давит, - для чего ты себя порезала.
Хильди его слова будто ужалили. Она больше не была испугана - напротив, теперь и ее взгляд метал гневные молнии.
- Говорю же, это случайность! - воскликнула она, ударяя по столу сжатым кулаком. - Хорошо, я сама не своя после вчерашнего, меня еще не отпустило, веришь? Посмотри, у меня руки ходуном ходят! - она протянула Бертрану обе ладони, чтобы он увидел, как мелко трясутся ее чуть загоревшие пальцы. - Можешь считать, что я дура, но у меня правда пунктик! Надо было захватить с собой успокоительное и напиться им до отключки, чтобы ты не придумывал себе непонятно что…
- Я не считаю, что ты дура, - возразил Бертран, сбитый с толку. - Но ты странно ведешь себя последние дни, поэтому…
- Да! Да, я веду себя странно! Потому что в последние дни происходит куча странных вещей! Шесть невозможностей до завтрака, забыл? А тут их не шесть, а тридцать шесть, и все пришли за раз! Да, это может быть… тяжело, потому что я не очень-то к такому привыкшая, но пожалуйста, - вдруг подскочив с шезлонга, Хильди шагнула к Бертрану, в свою очередь опустилась возле него на колени, схватила его руки крепко и горячечно, - пожалуйста, давай не будем ссориться. Обещаю тебе, все будет хорошо. Как прежде. Нет - даже лучше, чем прежде.
Растерявшийся, он не сразу сообразил подхватить ее, поднять, посадить себе на колени - только чтобы не выдерживать, ощущая себя при этом мерзавцем, ее умоляющий взгляд на себя снизу вверх. Она не сопротивлялась, даже наоборот - тесно прижалась к нему и обняла за шею, повторила, тепло вздыхая: