- Прости. Правда, не хочу больше думать обо всех странностях. Они закончились. Вода все смоет.
Бертран смутно помнил, что на языке у него крутился еще какой-то вопрос, но, поразмыслив немного, махнул на него рукой. К Хильди же понемногу возвращалась ее жизнерадостность: явно приободренная, она быстро поцеловала Бертрана в щеку и проговорила, игриво сверкая глазами:
- Пойду купаться. Ты точно не хочешь?
- Нет, - он качнул головой, показывая на бинт, стянувший ее ладонь. - А как же это? Соленую воду на свежую рану…
- Да наплевать, - сказала она, словно не понимая, как это вообще может быть проблемой, - только продезинфицирую.
Спустя полминуты она, раздевшись до купальника, со своим обыкновенным “у-и-и” устремилась в воду. Бертран проследил за ней взглядом, а затем потянулся к столу, где лежала оставленная им газета. Все действительно стало как прежде - и Бертран изо всех сил пытался отделаться от чувства, что кроется за этим “как прежде” какая-то неуловимая фальшь.
***
Ужинать отправились в рыбный ресторан - Хильди, которой весь остаток дня не изменяло веселое расположение духа, заявила, открывая меню: “Сейчас я съем половину из того, что тут есть”. До таких крайностей, конечно, дело не дошло, но она заказала себе сразу три порции основных блюд - по ее словам, попробовать то, к чему ей не довелось приобщиться до этого. Пугающее наваждение, что одолевало ее последние двое суток, действительно рассеялось - она звонко болтала, пила рецину, и по мере того, как пустела бутылка, все более настойчиво и недвусмысленно терлась под столом ногой Бертрану о колено. Он, в свою очередь, прятал усмешку и никак ей не мешал; окончание их “прощального” вечера рисовалось ему в исключительно приятных оттенках, и он даже не ощутил недовольства, когда их томную игривую идиллию прервал подошедший официант.
- Простите, мисс?
- Да-да? - она с улыбкой вскинула на него глаза, и парень, как заметил Бертран, даже слегка смутился. - Что такое?
Тут появился еще один молодой человек, тоже, по-видимому, из местных, и быстро заговорил по-гречески, глядя то на Бертрана, то на Хильди; официант принялся переводить, насколько позволял его неважный английский:
- Это Анастас, он… он сегодня выходил в море, чтобы поймать рыбу.
- Ту, которую мы едим сейчас? - живо поинтересовалась Хильди. - Классный улов!
- Спасибо, - перевел официант после короткого обмена репликами между ним и его приятелем. - Но в его сети попало и еще кое-что. Похоже, это принадлежит вам.
Из лица Хильди моментально ушли все краски. Даже самого лица будто не осталось, только лишенное черт пятно с двумя провалами глаз, когда официант протянул ей, смущаясь, ее медальон - несомненно, тот самый, который носила она на себе неразлучно и который сегодняшним утром таинственным образом исчез. Позолота, вульгарный узор, сверкнувший в свете заката красный камень - даже Бертран узнал его с первого взгляда, но Хильди узнавать почему-то отказывалась - и более того, была на грани того, чтобы впасть в ужас.
- Нет, - вырвалось у нее шепотом, напоминавшим предсмертный. - Нет, нет.
- Извините меня, - официант стушевался еще больше, - должно быть, я ошибся, но мне показалось, что я видел эту вещь у вас…
- Все в порядке, - вмешался Бертран, забирая у него медальон, надеясь тем самым как можно скорее избавиться от чужого присутствия. - Это действительно ее. Мы очень вам благодарны. Вот, держите…
Получив из его рук несколько купюр, официант поспешил испариться. Бертран успел увидеть, как они с рыбаком, не доходя до дверей, начинают ожесточенную, грозящую дойти до потасовки дележку добычи.
- Нет, - заведенно продолжала Хильди, как помешанная, обхватывая голову руками, - нет, почему.
- “Почему”? - изумился Бертран, видя, как начинает ее бить дрожь до того крупная, что он невольно вспомнил о приступе, который настиг на вечеринке Джоанну. - Хильди, ты же потеряла его?
Медальон он оставил лежать на столе; Хильди смотрела на несчастную безделушку так, будто то была ядовитая змея.
- Это… - выговорила она с явным трудом, быстро сглатывая, будто в попытке справиться с тошнотой, - это он.
Кстати оказалась заказанная Бертраном “Перье”: он налил Хильди полный стакан, почти заставил ее выпить до дна. Это помогло ей хоть немного справиться с потрясением - она даже протянула руку к медальону, пропустила цепочку меж пальцев, поднесла его к самому своему лицу, будто пытаясь найти меж граней камня ответ на какой-то вопрос.
- Я думал, ты обрадуешься, - сказал Бертран, с тоской понимая, что все очарование вечера испорчено безнадежно. - Что-то не так?
Хильди перевела на него застывший, как подернутый льдом взгляд, и Бертран ощутил, как что-то из содержимого его туловища, точь-в-точь как сегодняшним утром, что-то замерзает тоже.
- Все так, - произнесла она, оборачивая цепочку вокруг шеи - Бертран не хотел об этом думать, но вообразил себе удивительно ярко самоубийцу, что надел на себя петлю и готовится сделать последний в своей жизни шаг. - Все так, как и должно быть. Теперь-то я понимаю, как именно.
***
Бертран застал Хильди на балконе спальни, наполовину погруженном в опустившуюся на холмы тьму. Они вернулись с ужина полчаса назад - Бертран отлучился ненадолго, чтобы принять душ, а Хильди за это время успела откупорить еще одну бутылку вина и устроиться в кресле, сбросив туфли, поджав под себя ноги. Она внимательно смотрела в ночь, будто стремясь что-то в ней разглядеть, и не двинулась, когда Бертран оказался рядом - то ли не заметила его приближения, то ли решила не обращать на него внимания.
- Хильди.
Не поворачивая головы, она издала короткий нечленораздельный звук в знак того, что готова выслушать, что бы Бертран ни пожелал ей сказать. Чтобы не говорить с ее спиной, он обогнул ее, подвинул другое кресло так, чтобы сесть напротив. Хильди по-прежнему не смотрела на него, занятая своим безмолвным диалогом с чем-то, что виделось ей в темноте.
- Хильди, я… - он замялся, как обычно, когда от него требовалось произнести речь, которую он не готовил. - У нас обоих есть тайны, о которых мы не можем или не хотим говорить. Такой уж у нас род занятий - и у меня, и у тебя. Ты считаешь, что мне не нужно знать о чем-то, что не дает тебе покоя - я понимаю. Но если…
На первый взгляд, ничто не могло поколебать ее, но Бертран заметил, как мимолетно горестно исказилась линия ее рта. Сейчас, в окружении темноты и тишины, окаменевшая в своем непонятном Бертрану горе, она выглядела чудовищно, космически одинокой - и он не мог отпустить ее в это одиночество просто так, даже если бы она все равно ушла, утекла у него сквозь пальцы.
- Если тебе что-то угрожает, - проговорил Бертран, дотрагиваясь до ее щеки, и Хильди, оборванно всхлипнув, спрятала в его ладони лицо, - ты можешь сказать мне. Если тебе нужна помощь или защита, я это сделаю.
- Ты сумеешь?
Опрометчиво было думать, что его слова вселят в ее надежду - единственным, что сумел прочесть Бертран в ее взгляде, было то душевное изнеможение, что стоит на грани с сумасшествием.
“Ты не сумеешь”, - сказал внутренний голос с весомым спокойствием, с каким говорят о давно свершившемся факте.
Бертран поднялся на ноги.
- Я подожду тебя в спальне.
Хильди кивнула, вновь отворачиваясь от него, обращаясь навстречу ночи.
“Нужно звонить Катарине, - с такой мыслью Бертран, оставив на стуле халат и выключив свет, ложился в постель. - Пусть говорит, что хочет, пусть смеется, как она умеет, но этому нужно положить конец. Может, в этом и есть единственная возможность сделать что-нибудь”.
Он не успел посмеяться над наивностью собственных мыслей - его сморил сон.
***
Телефон Бертран оставил на прикроватном столике и проснулся от звука вибрации и последовавшей за ним трели звонка. Схватив трубку сослепу, пытаясь нашарить очки и вместе с этим понять, как обычно спросонья, где он находится и какой сейчас год, Бертран нажал на “ответить” - и его будто ошпарили ведром кипятка, когда в ухо ему вонзился бодрый голос Като.
- Доброе утро, Берти. Как твои дела?
- Просто отлично, - брякнул он, садясь на постели и понимая, что Хильди рядом нет - и она, судя по неразобранной половине кровати, этой ночью так и не ложилась. - Были, пока ты не позвонила, я имею в виду. Который час?