- Вижу.
- А ты точно…
- Пять минут.
“Я неповторимый идиот”, - думал он, пока спускался по лестнице, держась за стену вместо перил, ведь о перила, которые заменяли последний раз, наверное, еще при монархии, недолго было всадить себе в ладонь с полдесятка заноз. Мысль его отчего-то воодушевила; по крайней мере, расстояние между домом и заветной вывеской Бертран преодолел, не заметив этого, а потом толкнул дверь с покосившейся табличкой “Открыто” и сделал решительный шаг внутрь.
В первую секунду он решил, что ошибся, угодив на какой-то полузаброшенный склад. Даже в детстве он не был заядлым посетителем продуктовых лавок, но представлял себе смутно, что они выглядят аккуратно и приветливо, как в фильмах, которые он смотрел по вечерам с матерью или один. То помещение, где он оказался ныне, напомнило ему притон: истоптанный пол в буроватых разводах, обшарпанные полки, на которых навалены были подвядшие фрукты и овощи с кружащей над ними стаей черных, жужжащих мух, холодильники, где выставлены были сыры и колбасы жуткого вида - при одном взгляде на них Бертран, содрогаясь, ощутил, что его начинает тошнить.
- Хэллоу, мистер, - послышался голос откуда-то слева; там за кассой сидел восточного вида мужчина, размеренно пережевывающий жвачку. Он принял Бертрана за туриста - и это, наверное, был единственный плюс сложившегося положения.
Бертран отшатнулся, чуть не споткнувшись о выставленные прямо на полу огромные бутылки с водой; больше всего ему хотелось сбежать, не оглядываясь, пока кассир не выхватил нож и не начал требовать кошелек или жизнь, но тут увидел в конце зала несколько полок с винными бутылками и смог наконец взять себя в руки. Названия на этикетках ни о чем ему не сказали, но он не стал вчитываться в них - схватил первую подходящую бутылку, что попалась ему под руку и, как под обстрелом, понес ее к выходу.
- Пять флоринов, - сказал кассир на бакардийском; видимо, после “хэллоу” его запас английских слов подошел к концу. Все еще не будучи до конца уверенным, что его не зарежут, Бертран достал из бумажника карточку, отправил ее в терминал, услышал пронзительный писк.
- А, ч-ч-черт, - протянул кассир, приподнимаясь и пару раз ударяя по терминалу ладонью; эффекта, правда, это не возымело. - Глючит, сволочь, уже два дня. Есть наличные?
- Нет, - проговорил Бертран слабеющим голосом, безуспешно попытавшись вспомнить, когда он в последний раз держал в руках наличные деньги. По всем его соображениям, это было очень давно - и сейчас ему пришлось сполна за это расплатиться.
Кассир со вздохом нажал на терминале несколько кнопок - тот погас, но тут же вспыхнул вновь.
- Еще попробуйте.
На второй раз оплата прошла, и это чудовищное место наконец-то выпустило Бертрана из своих цепких зловонных лап. Голова у него кружилась, и это не прошло даже после того, как он вновь очутился на улице. Навстречу ему вывалились из темноты несколько фигур, гомонящие на английском; один из них, обогнув Бертрана, встал у ближайшей стены и начал справлять нужду.
- Давай быстрее, - сказал кто-то из его спутников.
- Отвали, Мики, - огрызнулся тот, поворачивая голову и натыкаясь мутным, блуждающим взглядом на Бертрана. - Ты чего лупишься, придурок? А?
Сорваться на бег Бертрану не позволили только остатки гордости - но до квартиры Хильди он добрался, тяжело дыша и с трудом переставляя негнущиеся ноги. Звонок не работал; постучав в дверь кулаком, Бертран обессиленно привалился к косяку.
- Бертран! - вскрикнула Хильди, едва открыв. - За тобой что, гнались?
- Почти что, - прохрипел он, вручая ей бутылку. Хильди посмотрела на него так, будто не могла решить, смеяться ей или плакать.
- Я же говорила - не стоит тебе ходить! Спасибо, что принес…
На то, чтобы справиться с шоком, у Бертрана ушло еще несколько минут, наполненных самыми разнообразными и одинаково идиотскими порывами: связаться с мэром, с министром внутренних дел, да хоть с Патрисом, с самим Фейерхете, в конце концов - каждый из них обязан был знать о том, какой ад творится на улицах столицы вверенного им государства.
- Как ты здесь живешь? - спросил он у Хильди, пока она жестом шеф-повара переворачивала рыбные куски на шипящей сковородке.
- Нормально живу, - сказала она, пожимая плечами. - Тут еще ничего. Ну, пьяные бывают. Обычно в пятницу и субботу. Шумят, конечно - но мне все равно, я сама поздно ложусь. Откроешь лучше свое “Марго”, ладно? Я уже все, заканчиваю…
Недавние приключения Бертрана могли бы начисто отбить ему аппетит, но не сделали этого - когда перед ним оказалась наполненная тарелка, он резко перестал думать о чем-то помимо того, как быстрее отправить все ее содержимое себе в желудок.
- Салат, - пока он наполнял бокалы, Хильди достала из холодильника блюдо, наполненное нарезанными овощами. - Приятного аппетита.
Выпитое и съеденное как нельзя лучше способствовало тому, чтобы Бертрана перестали угнетать впечатления от его короткой прогулки; понемногу принимая мысль о том, что ему довелось увидеть какой-то другой Буххорн, о существовании которого он до этого почти не знал, Бертран настроился понемногу на лад умиротворенный, даже философский. Хильди, должно быть, заметила это и оттого говорила мало; впрочем, выглядела она достаточно бодрой - не в пример себе самой в последний день на Кеа, когда ее пришлось вести под руки сначала до машины, а затем до самолета, - что немного ослабляло беспокойство Бертрана, внушало ему прерывистую, брезжущую надежду. Может быть, ничего особенного и не происходит - просто эта работа превратила его в беспробудного пессимиста…
- Так странно натыкаться в интернете на твои фотографии, - сказала вдруг Хильди, запив вином последний кусок с собственной тарелки. - То есть… с одной стороны, это ты, а с другой - будто кто-то другой. Кто-то, кого я не знаю. Зато почему-то знают все.
- Я бы хотел, чтобы их было поменьше, - сказал Бертран как можно более равнодушно. - Но… наверное, этого было не избежать.
- Наверное, - согласилась Хильди и внезапно выпалила, будто с трудом осмелившись: - Это правда?
Бертран позволил тишине натянуться между ними на пару секунд, затем уточнил вкрадчиво, внутренне подбираясь, все равно что готовясь отбиваться от направленного на него выпада:
- Что - правда?
- То, что пишут в газетах, - пробормотала она робко, с нервной тщательностью разглаживая угол лежащей перед ней салфетки. - Если ты не хочешь говорить…
- Не хочу, - ответил Бертран; вспомнил вопрос, что задал ему Аллегри в их последнюю встречу, представил, где именно среди множества вещей в этой квартире можно было спрятать микрофон, а потом добавил наотмашь, отметая любые колебания. - Да, это правда.
Хильди сжала салфетку в руке, но ни слова не проронила; не скрывая напавшего на него напряжения, Бертран поинтересовался:
- И что теперь?
Кажется, его вопрос больше выбил ее из колеи, чем то, что он сказал ей до этого.
- Ничего, - сказала она поспешно, будто стремясь загладить вину. - Я знаю, что вы… то есть, люди из вашего круга - они часто делают разные… вещи. Иногда страшные. Это не самое страшное, что может быть.
Бертран подождал, не скажет ли она еще что-нибудь, и она сказала едва слышно, на вдохе:
- Ты же никого не убил. Просто подписывал бумаги.
И все же она была далека от своего обычного отрешенного спокойствия - должно быть, перед ней, как и перед Бертраном недавно, открывалась во всей своей красе та сторона реальности, с которой Хильди до этого поддерживала лишь опосредованное знакомство. Как и Бертрану, Хильди было тяжело принять это; он сказал бы ей что-то успокаивающее, если бы у него было чем ее успокоить.
- Я бы тоже задал тебе вопрос, если ты не против, - сказал он после короткой паузы. - Ты знаешь девушку по имени Алексия Арнульфинг?
Хильди, отвлекаясь от своих раздумий, глянула на Бертрана с недоумением, моргнула несколько раз подряд.
- Кажется… кажется, знаю. Она из моего университета?
- Да, Хильди, - кивнул Бертран, чуть не начав по привычке раскачиваться на стуле, но вспомнив вовремя, что стул, на котором он сидит сейчас, точно не выдержит подобного упражнения. - Ты можешь что-нибудь рассказать о ней?