Хильди качнула головой:
- Ничего особенного. Я с ней никогда не разговаривала. Я про нее только слышала - она была в студенческом совете, постоянно продвигала разные инициативы, с кем-то боролась…
- Боролась, - повторил Бертран насмешливо, жалея, что не может сейчас закурить. - Что же вам всем нужно? Чего не хватает?
- Нам?
- Молодежи, я имею в виду, - пояснил он, прикладываясь к вину. - Ладно - мы, старые дураки в своих кабинетах, которые говорят о новом мире… но ведь строить его на деле будете вы, а не кто-то еще! Перед вами все дороги открыты - вы должны быть двигателем этого мира, вы должны шагать с ним в ногу, а вместо этого носитесь с идеями либо болванов-романтиков, либо, что хуже - популистов и манипуляторов, которые вашими трупами готовы выложить лестницу к достижению собственных целей…
Хильди выслушала его триаду без единого слова протеста, только заметила невнятно, будто себе под нос:
- В ногу с миром шагать сложно. Слишком он быстрый. Его не догонишь.
- Но другого выбора у нас нет, Хильди, - произнес Бертран, будто в попытке найти какое-то для себя оправдание. - Ни у кого из нас.
Она не возразила. Они допили вино, которого в их бокалах оставалось совсем немного; после этого Хильди погасила свет, оставив гореть только гирлянду, опутавшую окно в комнате - ровный приглушенный свет, исходящий от нее, ничуть не утомлял глаз и вместе с тем как будто давал укрытие, смирял преткновения, сглаживал острые углы. Бертран, которого ощущение сытости придавило, как многотонным грузом, опустился на диван, слепо сказал в полумрак пространства перед собой:
- Иди ко мне…
Хильди приблизилась к нему, села рядом; он думал начать раздевать ее, но вышло так, что смог только обхватить ее обеими руками и несколько раз глубоко вдохнуть-выдохнуть, опустив голову ей на плечо, пока она мерно и тепло гладила его затылок ладонью.
- Бертран, - услышал он над собой ее голос, - ты со мной останешься?
Ему пришлось отстраниться, посмотреть ей в глаза, сделать бесплодную попытку заставить себя не чувствовать перед ней стыд.
- Не могу. Мне нужно вернуться в министерство. У меня осталась еще работа.
- Иногда мне кажется, - проговорила она с грустью, - что твоя работа тебя убьет.
“Раньше она убьет тебя, Хильди”.
- Кто-то же должен ее делать, - сказал он.
- Да, - откликнулась она со странной интонацией, которую он слышал уже в ее голосе - в последний вечер на Кеа после того, как ей принесли за ужином выроненный ей в море медальон, - всегда есть кто-то, кто должен.
***
Я могу спросить тебя еще кое о чем?
конечно
Близкие мне люди в разговоре со мной обычно используют обращение “Берти”. Но у меня сложилось впечатление, что ты сознательно его избегаешь.
блин…
раскусил) я думала о нем, но… оно у меня не те ассоциации вызывает)) “Дживс и Вустер”, читал?
Разумеется.
вот)) хотя ты иногда как тот Берти)
Действительно?
да) ты как будто совсем не знаешь, как жить в этом мире)) и тебе нужна помощь
Я?
не обижайся! но ты бы видел свое лицо сегодня, а ведь ты просто вышел в магазин :D
После того, как ты хотела использовать двадцатилетнее вино Grand Cru в качестве соуса к рыбе, Хильди.
Кому из нас нужна помощь?
похоже что обоим
Договоримся на этом.
спокойной ночи, Берти))
Спокойной ночи, Хильди.
========== Глава 16. Чужое прошлое ==========
“Бакардия сегодня”
19.07.2017
16:30 Наследию Деливгара конец? Правительство объявило о начале новой трудовой реформы
<…>Выступление Бертрана Одельхарда в парламенте растянулось на 85 минут - это одна из самых продолжительных министерских речей, произнесенных во дворце Равенсбургов за последние годы. Глава министерства труда представил депутатам подготовленный им законопроект, основную цель которого он декларировал как “освобождение от сковывающих рынок традиций и норм прошлого”. Эксперты уже назвали реформу Одельхарда как “закономерное продолжение курса, которого бакардийские правительства придерживались последние годы”. Источник, близкий к партии “Республиканское действие”, также сообщил, что подобные законопроекты в том или ином виде выносились на обсуждение в кабинете министров в период президентства Северина Гласьера, однако ни один из них не добрался до парламентской трибуны. “Всем было понятно, что этого так или иначе не избежать, - добавил источник. - Вопрос был лишь в том, кто первый на это решится”.
Таким человеком оказался Одельхард, получивший свой пост в январе нынешнего года. Будучи новичком в правительстве, он успел заслужить репутацию бескомпромиссного политика благодаря “кандарнскому делу”, случившемуся в феврале-марте: протесты рабочих Кандарна, возмущенных сокращениями, были названы им “заведомо несостоятельной попыткой саботировать развитие бакардийского производства”. Теперь он решил пойти дальше; меж тем в своей сегодняшней речи Одельхард несколько раз подчеркнул, что новая реформа - не более чем “ответ на изменившиеся реалии” и “единственный способ поддержать бакардийскую экономику”. Что характерно, его инициатива получила одобрение не только от депутатов “Свободной Бакардии”, но и от некоторых представителей “Республиканского действия”: после оглашения речи несколько из них присоединились к общим аплодисментам.
Совсем иное отношение законопроект Одельхарда встретил со стороны представителей ультралевой оппозиции. Идельфина Мейрхельд написала в своем Twitter следующее: “Этот новый закон не просто бесчеловечен - он преступен… трудовая общественность Бакардии не может позволить, чтобы над ней издевались подобным образом”. Ни у кого нет сомнений, что в скором времени страну ждут новые волнения, однако все задаются вопросом: будет ли забастовка всеобщей? Во время принятия “закона Бергманна”, уменьшающего размер социальных выплат по безработице, профсоюзы не смогли прийти к консенсусу по поводу организации единого забастовочного движения. Удастся ли им это сейчас?<…>
***
- У секретаря на столе целая гора газет, Берти.
Бертран сумрачно посмотрел на зашедшего в кабинет Микаэля и бросил сквозь зубы:
- Я не хочу их читать. Я и так знаю, что там написано.
- Правильно делаешь, - согласился Микаэль, приближаясь, выкладывая перед Бертраном на стол несколько бумаг. - Прочитал одну - считай, что прочитал все, а если обладаешь хоть каким воображением - так и ни одной из них можешь не читать… а уж интервью с тобой сейчас на вес золота. Вот эти ребята - только половина из тех, кто его запрашивает.
На бумаги Бертран взглянул с отвращением. Снова распинаться перед каким-нибудь болваном, ни черта не смыслящим в том, как должно работать государство, раскладывать по полочкам вещи, которые для каждого здравомыслящего человека будут очевидными - он достаточно занимался этим в своей жизни, но сегодня был на это ни в коем случае не способен.
- Откажи всем, - отрезал он, но тут же осекся, увидев, что с одной из бумаг на него смотрит знакомое имя.
“А. Арнульфинг. Вестник Бакардийского трудового сопротивления”.
Бертран поднес бумагу к глазам, чтобы убедиться, что он не стал жертвой обмана зрения. Лица Микаэля он не видел, но слышал по его голосу, как тот начинает многозначительно и понимающе улыбаться.
- Сама пришла, да. И не боится…
- К чему меня бояться? - с напускным равнодушием сказал Бертран, откладывая бумагу. - Я ведь не крестный отец мафиози. Просто обычный человек, открытый к любым предложениям.
- Думаешь, она хочет что-то предложить?
- Зачем-то же ей нужно это интервью? - по правде говоря, догадка не выглядела в глазах Бертрана правдоподобной, но других у него просто не было. - Скажи, что я согласен встретиться с ней. Пусть приходит завтра к двум часам дня.
- Думаешь, она согласится прийти?
- Ты попробуй уговорить ее, - сказал Бертран немного сердито. - Никто не собирается ее здесь есть. Мне этот разговор нужен, пожалуй, даже больше, чем ей самой.