- Берти! Берти, ты там живой?
- Я в порядке, - сказал Бертран, возвращая себе свой обычный деловой тон. - Немного проспал. Я буду в министерстве через полчаса.
- Поторопись уж! Бумаги твои я оставил в кабинете, как ты и просил. Сегодня меня не будет - приболел…
- Ничего серьезного?
- Нет, нет, конечно, нет! Пара порций коньяка и горячая ванна - и встану на ноги. Буду смотреть заседание в прямом эфире. Его будут транслировать, ты слышал? Порви там их всех.
Бертран ощутил, что начинает, несмотря на все, слабо и вымученно улыбаться.
- Сделаю все возможное.
Из трубки понесся гудок, означающий, что звонок завершен. Бертран вновь повернулся к Хильди, ожидая увидеть, как и прежде, непрошибаемую стену из отрешенного неприятия - и чуть не издал изумленное восклицание, когда понял, что Хильди больше не в панцире, что она смотрит на него, а затем, с нескрываемым ужасом, на телефон в его руке.
- Это он, - шепнула она, и Бертран почувствовал себя так, будто споткнулся и куда-то летит. - Я знаю этот голос.
***
Водитель не заставил себя долго ждать, и спустя десять минут Бертран уже трясся в салоне вместе со всей машиной, несущейся на полном ходу через площадь святой Иоланды. Микаэлю, хоть это и было его первым порывом, он решил не звонить. Зато набрал Катарине - по его мнению, это был более благоразумный ход.
- Слушаю, - разморенно сказала она; несомненно, Бертран или разбудил ее, или прервал ее утренний туалет, но сейчас ему было не до того, чтобы выяснять подробности.
- Като? Можешь оказать мне услугу?
- Конечно, Берти. В чем дело?
- Мне нужно узнать, кто выкупил архив Флоры Бакардийской. Ее потомки сейчас живут в Америке и недавно распродавали семейные реликвии, - в мостовой попалась выбоина, и машину перетряхнуло так, что Бертран чуть не врезался в стекло лбом. - У тебя ведь есть знакомства среди аукционеров? Я хочу знать имя.
В ухо ему полился негромкий мурлыкающий смех.
- Нет ничего проще, Берти. Это был папа.
Бертран безмолвствовал несколько секунд, справляясь со странной, почти ребяческой обидой на то, как все оказалось просто. “Старый ублюдок”, - метнулось у него в голове, но и только; ему вовсе не хотелось бить кулаком в сиденье, сыпать обвинениями или упреками. Пожалуй, он был разочарован, но при этом ни капли не удивлен.
- Понятно, - “А знала ли она? Наверное, теперь уже не важно”. - Тебе говорит о чем-нибудь имя Микаэль Устерлинг?
- М-м-м, - вот теперь Катарина была озадачена. - Пожалуй, нет. Но я проверю. У тебя что, какая-то зацепка?
- Примерно, - отозвался Бертран бесстрастно. - Похоже, этот человек забрал кое-что из бумаг Флоры.
Като фыркнула:
- Что за бред? Если только до того, как папа их купил, потому что ты его знаешь - он бы никому не дал даже взглянуть на них без его разрешения. Он ведь очень трепетно относится к теории, что его пра-пра-прадед был одним из внебрачных детей короля Виктора. Поэтому и выкупил у американцев архив - он для него много значит… я перезвоню тебе, когда что-нибудь узнаю, хорошо?
- Хорошо, - сказал Бертран и прервал разговор.
Перед машиной уже распахивали ворота министерства. Времени было все меньше.
***
Зал волновался, как лес под шквалом бури; на галерке, куда допускали посетителей, было не протолкнуться, и оттуда регулярно доносились крики и свист, и тогда в воздухе разносился пронзительный, вонзающийся в барабанные перепонки перезвон председательского колокольчика. Сам председатель порядком устал взывать к ответственности, порядочности и достоинству присутствующих - его мало кто слушал, и в конце концов он замолчал, просто терзал колокольчик и говорил иногда: “Господа, господа!”. Бертран покорно ждал, пока все закончится - может, он умудрился так и не проснуться до конца, но разыгрывающаяся вокруг него драма мало трогала его. Мыслями он был в сегодняшнем утре, в моменте, что поколебал его до самого основания, когда перед ним открылась на секунду какая-то другая действительность - та, которой на самом деле ни с ним, ни с Хильди произойти не могло.
“Написать ей “прости меня”, - шелестяще подсказывал внутренний голос, но Бертран слышал его яснее, чем весь рев, что зал исторгал из себя, как огромная звериная пасть. - Может, еще не поздно”.
- Слово господину Цинциннату Литцу!
Услышав знакомое имя, Бертран содрогнулся, прежде чем повернуть голову вправо, увидеть поднявшуюся со своего места в общем ряду знакомую долговязую фигуру. “Конечно же, это он, - подумалось ему, и он впервые с начала заседания ощутил нечто, похожее на раздражение. - Кого еще отправить уничтожать нас, как не его”.
- Тишина! Тишина!
Все немного угомонилось. Литц, что бы ни говорили о нем, мог внушить желание слушать себя - Бертран подумал, что по этому поводу мог бы ему даже завидовать.
- Вам слово, - повторил председатель и умолк, отвлекшись на то, чтобы вытереть платком покрасневшие щеки и шею. Литц помедлил еще немного, притянув к себе микрофон. Бертран видел, что он улыбается - своей обычной ехидной улыбкой.
- Бакардия! - громко произнес он, и в зале как будто выключили звук. Притихла даже галерка, потрясенная тем, что кто-то из присутствующих осмелился произнести вслух это слово. - Бакардия - вот ради чего мы здесь. У каждого из нас своя Бакардия - глупо с этим спорить. Каждый видит по-своему дорогу, по которой она должна идти к своему будущему - будущему, которое, как мы все надеемся, будет более благополучным, чем настоящее. Эта надежда и привела сюда всех нас. Она объединяет нас намного сильнее, чем объединили бы любые политические воззрения…
“Нет левых и правых, нет богатых и бедных”, - вспомнил Бертран и ощутил, как по спине его медленно поднимается к затылку волна холода.
- …и именно она руководит нами во всех наших действиях, во всех инициативах, которые мы выдвигаем, - продолжал тем временем Литц; присмотревшись, Бертран увидел, что тот и не смотрит в бумагу, которую держит в руках, а говорит, высоко подняв голову, многозначительно и вдохновленно. - Благо Бакардии - вот что должно быть превыше всего. Я признаю это; уверен, то же самое сделал бы и любой из присутствующих. Правительство предлагает нам реформу - предлагает идти по дороге болезненного, для кого-то кощунственного отрицания. Правительство убеждает нас, что это необходимо для нашего общего будущего. Что я могу сказать об этом? Только то, что сказал уже - Бакардия должна быть превыше всего. Мы можем неприязненно отзываться о проектах наших политических противников - но сейчас нам диктует, что делать, не политика, но история. Мы не можем не подчиниться ей - ради будущего, ради Бакардии мы должны найти в себе силы посмотреть ей в лицо и четко сказать “Да”.
Галерка вновь начала волноваться. Шепотки понеслись и с депутатских рядов - и справа, и слева.
- Я говорю сейчас не как депутат своей партии, не как человек определенных политических взглядов, но как тот, кто всего себя отдал службе этой стране! - возвысил голос Литц, с легкостью заглушая вспыхнувший ропот. - Уже сорок лет мы как будто бродим по кругу, говорим и слушаем одно и то же, видим решение и боимся принять его, боимся посмотреть истории в лицо - пора прекращать! Именно сейчас для всех нас стоит вопрос: нуждаемся ли мы в переменах или страшимся их? Хватит ли в нас сил быть честными с самими собой? Я верю в нас, верю в Бакардию и от того мой ответ - да!
Бертран подумал, что зал сейчас взорвется. Но неожиданно для него - а может, и для всех присутствующих, - вновь стало тихо.
- Итак, соглашаясь с сутью предложенных правительством мер, - невозмутимо заключил Литц, будто не подозревая, какое впечатление только что произвел, - я возражаю против их формы. Шок может оказаться живительным, а может - смертельным. Последние события дают нам понять, что многие люди не готовы к таким испытаниям. Инициативы министерства труда требуют постепенного, поэтапного внедрения… с особенным вниманием к тем слоям населения, которые наименее защищены от возможных краткосрочных последствий. Диалог и убеждение - вот что должно стать основой нашего нового общего будущего. Только это позволит достойно ответить на вызов, который бросает нам история!