Все – зачитался и заигрался на старости лет, боли отгоняя и опасные параллели проводя между нынешними событиями и русско-японской войной. Вроде и времена отдалены друг от друга далековато, но столько между ними схожего, что оторопь берет…
Стоп – это куда тебя, родимый, опять понесло в бреду. А ведь голоса стихли, пропали совсем, да и звук такой, будто дверь железную закрыли. Все, просыпаться вам, батенька, нужно, а не слушать диалоги командира «Осляби» Бэра с судовыми врачами, хотя не спорю – занятно было бы такое зрелище увидеть хоть во сне, а не слушать, будто передачу по радиоприемнику. Все, просыпайся, пора принимать лекарства, а то желудок опять разболелся. И укол поставить не помешает, снять боль хоть немного и впасть в спасительное забытье. Уй-ю!»
Лежащее на койке тело контр-адмирала Фелькерзама дернулось, руки согнулись и ладони прижались к животу. От нахлынувшей свирепой боли старика немного скрючило, он надрывно застонал, и рывком уселся на кровати, открыв белесые глаза с широкими зрачками, подернутые пленкой из вытекающих от невыносимого страдания слез.
– Не понял, что за хрень?! Сон продолжается?!
Старик медленно обвел взглядом небольшое помещение, скромно обставленное – койка, стол, два кресла, шкаф и поставец. В углу раковина с бачком и краном – умывальник, рядом висит полотенце. К койке придвинут низкий походный столик, заставленный всяческими баночками и пакетиками, еще пара чашек, и в крепеже бутылка с какой-то мутной жидкостью, вроде как настой из трав. И вонь порядочная, какой одиночные комнатенки в хосписах пропитаны, там, где умирают старые люди. Два задраенных иллюминатора с брызгами на толстых стеклах – они, вместе с дрожанием переборок от работы машин, и небольшой качкой, говорили о том, что он сейчас находится на корабле в морском плавании.
«Ни хрена себе как все натурально обставлено, даже лампочка в доисторическом плафоне, да еще с сеткой. Явно я на корабле, в походе – интересно каком?! И какой сейчас ход при этой качке?!»
– Три балла не качка, ход восемь узлов, а это мой «Ослябя»!
От произнесенных хриплых слов старик испугался, глаза расширились, и он задрал подбородок с куцей бородкой. Ладонь машинально прикрыла рот, будто с языка сорвались не сказанные им самим слова. Однако на подушку старик не упал, наоборот, с кряхтением скинул ноги в кальсонах на коврик, что прикрывал дощатый настил.
«Это не я сказал, бог ты мой! И не мой голос! И слова не мои – будто-то кто-то поправил, объяснил со стороны. Да нет – мысли чужие в голове колобродят! Причем на немецком языке, который еще со школьных времен с трудом понимаю через пень-колоду. Бог ты мой, я эти слова хорошо знаю! Надо подняться и посмотреть – кто я?!»
Старик с трудом встал на ноги и сделал несколько шагов, уцепившись за столешницу. Побрел, задыхаясь к умывальнику – там, на переборке был заметен серебристый овал небольшого зеркала.
– Майн готт!
Старик долго вглядывался в свое собственное отражение так, словно глазам не веря. Затем поднял ладони, растопырив худые пальцы в стороны – на безымянном пальце десницы было тонкое обручальное кольцо, тускло светившееся желтизной золота.
– Дмитрий Густавович фон Фелькерзам, контр-адмирал Российского императорского флота, потомок древнего баронского рода… И я не шизофреник, это действительно так! Уй-ю…
Старик скривился от боли, согнулся, держа ладони прижатыми к животу. Через минуту болезненный приступ окончился – на лбу выступила испарина, которую он вытер рукавом нательной рубахи.
Все стало на свои места!
«Пока у меня только одно объяснение – разум умирающего в двадцать первом веке человека по неисповедимым путям судьбы переместился на сто с лишним лет в прошлое и слился с разумом отходившего в мир иной адмирала Фелькерзама. Или моя и его душа…
А может, все вместе!»
Старик повернулся на скрежет двери – в салон ввалился матрос, держащий в руках парадный адмиральский мундир с эполетами. Зрелых лет мужик, небольшого роста, но крепкий, на литых плечах погоны старшего квартирмейстера. Память уже дала соответствующий комментарий – ординарец со времен командования Фелькерзамом учебно-артиллерийским отрядом Балтийского флота. Его он и взял в поход через три океана – большей искренней заботы он за эти долгие месяцы не видел.