- По-моему, французские франки, – определил Александр Прохорович и спросил: - Вы что задумали?
- Попробую увезти Катерину заграницу. У меня тоже на руках заграничный паспорт. Ей нельзя здесь оставаться, понял? Слава Богу, все привыкли к шуму на Сретенке – на пальбу, вроде бы, никто не обратил внимания. Сколько времени? Второй час ночи? Катюша, нам надо быстренько собраться и уходить отсюда. Возьмём только самое необходимое. Поезд отходит в девять утра. Значит, переждём свободное время в заказной комнате вокзала. Дай-ка мне, детка, твой пистолет. Я его где-нибудь по пути в отхожее место брошу.
- А как же я? – с надрывом в голосе спросил Ипатов.
- Ты останешься здесь. Будешь один за всех, как у этих, как их там, мушкетёров, чтоб им, масонским душам, пусто было. Понял? А сейчас уходи домой. Завтра утром, как ни в чём не бывало, придёшь на службу и тут же беги за дворником: вызывай полицию. Сам ничего не бойся: здесь такие люди замешаны, что на тебя подумают в последнюю очередь. Главное, стой на своём, что ничего не знаешь – самая для тебя выгодная позиция. Скажешь, что я уехал с Катериной заграницу, а когда и куда – не знаешь. Секретарь не обязан знать семейные дела. Вот и всё. После всех формальностей дождёшься определения по наследству и телеграфируешь мне на главпочтамт в Париж, что и как. Деньги возьми. Тут я вижу у Вилли, кроме франков, три тысяч нашими. Бери-бери. Они всё равно пропадут, когда полиция явится, а тебе они пригодятся. Здесь всё опечатают и счёт в банке закроют. Как Вильяма хоронить будешь? Что значит почему? Больше некому. Не на этих же, анафем, перекладывать такое дело. Отпевать зови из Чудова – сошлись на меня – сделают всё как надо.
Мужчины замолчали. Ипатов всё медлил уходить. Он хотел сначала удостовериться, что Собакины без приключений покинут особняк.
Вдруг, Катерина Павловна резко вскочила с дивана и бросилась на мёртвое тело мужа. Она стала исступлённо целовать его лицо и окровавленную грудь, вскрикивая:
- Любовь моя, как мне жить без тебя, как дышать, скажи!
У Ипатова всё внутри перевернулось от жалости. Он попытался оторвать её от трупа.
- Я никуда не поеду, никуда от него не поеду, – повторяла обезумевшая женщина. - Вы что, не понимаете, что я не хочу жить! Ипатов, позовите Спиридона Кондратьича. Только он может сказать, что мне делать.
Видно было что, совершив убийство в помешательстве рассудка, она не помнила того, что сделала и даже не видела Канделяброва, который лежал в луже крови за креслом Вильяма Яковлевича. Отец Меркурий на её слова только крестился. Он в ужасе подумал, что не сможет с ней справиться в таком состоянии и увезти из страны. Почувствовав его сомнения, Ипатов с утроенной силой приступил к уговорам:
- Катерина Павловна, голубушка, нельзя вам здесь оставаться. Подумайте о маленьком. Вильям Яковлевич вам не простит, если с ним что-нибудь случится, и вы не сохраните наследника. Здесь скоро будет много чужих людей, которые замучают вас своими вопросами. Вашей беде нельзя помочь, но надо избавить от неё ребёнка Брюса.
Потихоньку, он заставил её встать и, продолжая говорить одни и те же доводы на разные лады, гладя по голове, как малого ребёнка, повёл в её комнату, где помог собрать небольшой дорожный саквояж. Уже посветлело небо, когда они уехали на вокзал, оставив его один на один с двумя дорогими ему мертвецами. Александр знал, что надо уходить, но медлил. Он обошёл весь дом, прощаясь с ним, как с живым существом, родней которого в Москве у него не было и уже не будет. За ним неотступно шёл Бекон. Кухня, столовая, «маскарадная», комнаты Канделяброва. Ему казалось, что он даже видит Спиридона, который печально кивает ему, как бы говоря: ничего не поделаешь, вьюнош, терпи. Ипатов заглянул в ванную и совершенно явственно услышал голос Собакина, который беззаботно напевал свою любимую:
Ему даже послышался плеск воды в пустой ванне. Он испугался, что сходит с ума и побежал на второй этаж. Зашёл в комнату Кати, где когда-то жил сам, постоял, повздыхал и отправился в кабинет. Там, как и в первый раз, когда он пришёл наниматься на службу, с портрета смотрел фельдмаршал Брюс. Его тяжёлый взгляд будто спрашивал: «Хватит ли у вас, выдержки и сил, молодой человек, чтобы исполнить свой долг?» Ипатов задумался, потом открыл сейф, взял чёрный футляр с посланием графа, спустился в кухню и сжёг его в печке. Вернувшись в кабинет, он подошёл к своему начальнику. Мертвенная бледность разлилась по лицу Собакина. Выражение удивления на нём прошло. Разгладились складки у рта и между бровей. Появилась спокойная сосредоточенность. Александр Прохорович нагнулся и снял с его руки «Чёрное сердце». Потом скосил глаза на друга сердешного. На него смотреть не хотелось: полголовы Канделяброва было залито кровью, в виске, куда попала пуля, зияла дырка.
«Горе побеждённым», - вдруг вспомнилось ему.
Он подманил кота, взял его на руки и вышел на ещё сонную Сретенку, захлопнув дверь голубого особняка.
Началось следствие. Ипатов отупело повторял одно и то же. От него вскоре отстали. В этом ему помог дядя, Фёдор Кузьмич. Александр Прохорович похоронил Собакина рядом с могилой графа, на старом лютеранском кладбище. За одну ночь на каменном надгробии Вильяма Яковлевича появилось изображение тамплиерского креста и черепа с перекрещенными костями. Откуда? Бог весть. Подполковника Канделяброва похоронили со всеми почестями в Санкт-Петербурге, на Никольском кладбище. Ни Елена Васильевна, ни Ипатов на похороны не поехали, да их никто и не звал. Уладив все дела по наследству, бывший помощник известного на Москве частного сыщика Вильяма Яковлевича Собакина уехал к себе, в Сергиев Посад и поступил там на копеечную службу. После трагедии к нему дотошно приставал господин Мозен: он всё искал какие-то документы и кольцо «Чёрное сердце». Сулил большие деньги. Ипатов только разводил руками.
В январе следующего года Катерина Павловна родила в Англии сына Роберта и обосновалась в Лондоне на постоянное жительство. Она зовёт своих спасителей приехать к ней в гости. Откликнулся один Ипатов. Отец Меркурий в Европе не задержался, а вернувшись домой, опять поступил в Чудов. Там у него связи. Теперь у начальства хлопот с ним нет. Батюшка присмирел и больше не затевает обличительных споров. Он много молится и часто говорит о грядущих бедах. Ему не верят, но и не перечат, потому что считают повредившимся в уме, с тех пор, когда на дом его единственного племянника было совершено разбойное нападение, и тот был убит. Ипатов навещает его в Кремле. О прошлом они не говорят. Осенью Александр Прохорович водил отца Меркурия в театр, на премьеру оперы «Царская невеста». Старик на сцену не смотрел, сидел, опустив голову, и тихо плакал. Жениться Ипатов не собирается, а только твердит, что «от баб все напасти». Говоря это, немолодой уже по виду человек, всегда мотает рано поседевшей головой, как будто хочет отогнать от себя воспоминания прошлого. Он думает годик-другой подкопить деньжат и обязательно поехать в Англию проведать Катерину Павловну и её сына. Александр Прохорович непременно возьмёт с собой толстую свечу, в которую спрятал «Чёрное сердце». Он отвезёт реликвию крестоносцев маленькому Роберту Собакину – Брюсу. В мистику этого камня коллежский регистратор больше не верит - испытал на себе.