Канделябров предложил «вьюноше» расположиться в первой, «книжной» комнате.
- Читать любишь? Надо образовываться, молодой человек. Присаживайся: в ногах правды нет.
- Спиридон Кондратьич! – усаживаясь на спартанский деревянный диван без мягкого сидения, спросил Ипатов. – Можете вы мне объясните непонятное поведение Вильяма Яковлевича?
- Слушаю.
- Когда мы сегодня возвращались домой, произошёл странный случай.
И Александр Прохорович поведал Канделяброву о том, как необычно воспринял начальник упоминание о колдуне Брюсе.
- Что, так и сказал: «колдун Брюс»? - с изумлением спросил Спиридон Кондратьич.
- Ну да. А что, не правда?
- Так и сказал: «бродит по башне и до смерти пугает людей»?
- Вроде того. Да на Москве любой скажет, кто такой Брюс!
- Так и на Москве дураков много, не только в твоём Сергиевом Посаде! Самому-то не стыдно ахинею за тёмными людьми повторять?
- Объясните вы мне, за ради Христа, в чём дело? Что я такого сказал, и что это вы оба на меня взъелись из-за поганого Брюса?
- Ох, сейчас меня кондрашка хватит! – завопил Канделябров. – Молчи, дурья башка, и думай, что говоришь! Яков Вилимович Брюс, шотландец по происхождению, родился в России, вырос в потешном войске молодого царя Петра Алексеевича и стал его сподвижником и другом на всю жизнь. Он участвовал в войне со шведами, ходил с царём в военные походы и в Крым, и на Азов. Уже в чине генерал-майора Брюс возглавил русскую артиллерию, которая сыграла решающую роль в Полтавской битве, за что Петр наградил его орденом святого Андрея Первозванного. Яков Вилимович блестяще провёл мирные переговоры со шведами об окончании Северной войны. Благодаря его дипломатии мы присоединили к России большие территории. За эти выдающиеся успехи царь в 1721-ом году возвёл Брюса в графское достоинство. Яков Вилимович был генерал-фельдмаршалом и сенатором Российской империи, а ещё - одним из самых образованных людей своего времени. Он переводил на русский язык и печатал в типографии Сухаревой башни много иностранных научных книг, которых тогда знать не знали в России. Например, теорию Коперника или «Закон тяготения» Ньютона да и много чего ещё. Царь высоко ценил этого человека и называл «другом на все времена». Он таким и был: всю жизнь служил царю и отечеству. Сам граф из всех наук предпочтение отдавал астрономии и в этой области много преуспел. К примеру, он составил двухсотлетний месяцеслов, который и сейчас можно купить в любой лавке, как Брюсов календарь . Он же составил очень точную, по тем временам, топографическую карту Московских земель. И нашу Первопрестольную знал вдоль и поперёк и очень любил. Видел, у Вилима Яковлевича в кабинете висит карта Москвы? Это его, графа. Да что там говорить! Этот «колдун» - прапрадед нашего Собакина. Он тоже Брюс!
- Ой! – с ужасом выдохнул из себя Ипатов, а про себя подумал: «Теперь выгонят! Кончилось твое цыганское счастье, Александр Прохорович».
Переведя дух, Канделябров назидательно добавил:
- Испанский писатель Мигель де Сааведра, больше известный как Сервантес, автор знаменитого «Дон Кихота», сказал: «Говорить не думая - всё равно, что стрелять не целясь». Это он о вас, вьюнош.
Ипатов угнетённо молчал, повесив голову.
«Вот почему у него в кабинете на мебели вензеля «Б» и «С». Это же фамилии: Брюс и Собакин!» - только теперь сообразил он.
Задребезжал звонок: вернулся хозяин. Хмурый, неразговорчивый, он коротко рассказал о встрече с француженкой и ушел в «маскарадную». Через полчаса оттуда вышла дородная старуха в чёрном наряде, потёртой шляпе с облинявшими незабудками, поверх которой был повязан тонкий лиловый шарф, скрывавший щёки дамы. В руках она держала необъятных размеров ридикюль . Ничего не сказав на прощанье, старушенция удалилась, виляя задом и громко стуча скособоченными каблуками стоптанных башмаков.
Канделябров поднял невидимые брови домиком, но промолчал – знал, что в рабочий момент хозяина лучше не беспокоить. Что касается Ипатова, то он и помыслить не мог первым заговорить с начальником после своего конфуза. Предложив «вьюноше» порыться у него в книгах, Спиридон Кондратьич наскоро нарядился кем-то вроде уличного торговца и тоже убежал.
Молодой человек рад был остаться один: после всего пережитого ноги у него были как ватные, а голова - в тумане. В полной тишине (лишь мерно тикали часы в столовой), в сопровождении кота, он обошёл все помещения особняка. В беготне двух дней пребывания под крышей этого дома, начинающий сыщик так толком и не сориентировался в расположении комнат. Теперь, не спеша, он определил: верх принадлежал Вильяму Яковлевичу и предполагаемым гостям, внизу со всем хозяйством царил Канделябров. Особенно Ипатова притягивал кабинет, точнее – портрет за креслом письменного стола. Сейчас он понял, что это и есть знаменитый граф Яков Брюс. Рассказ о соратнике Петра I был интересен, но поразительное сходство с нынешним его потомком занимало Александра Прохоровича ещё больше.
«Не знал бы – не поверил, что можно так походить на человека, пусть и родственника, который жил сто пятьдесят лет назад», - удивленно думал он.
Поражала схожесть глаз, взгляда, линия бровей, рта, подбородка. Но теперь Ипатов видел и разницу. Его начальник был не только моложе, но в чертах лица мягче, деликатнее, что-ли. С картины же смотрел человек незаурядного ума, волевого характера и большого жизненного опыта. Видно было, что Яков Брюс прожил жизнь в постоянной, кипучей деятельности, полной опасности и напряженного труда. Роскошный наряд, знаки отличия, пышный парик и шляпа с пером и государственной эмблемой двуглавого орла, не могли скрыть обветренного, загрубевшего лица человека жёсткого, проведшего бо;льшую часть жизни в военных походах и постоянных переездах с места на место по делам государственной службы. Такие вот, как Брюс, близкие царю люди и строили с ним новую Россию.
- Этот портрет был написан за год до смерти Петра Алексеевича, в 1724-ом, - раздался за спиной молодого человека голос Собакина-Брюса.
Вздрогнув от неожиданности, Александр Прохорович заизвинялся, что вошёл в кабинет без спроса.
- Пустяки. Как я понимаю, Канделябров уже просветил вас относительно моего родства с «чёрным колдуном», который пугает бедных москвичей, – усмехнулся сыщик.
Он ещё не успел избавиться от своего маскарада, а только снял парик и шляпу с вуалью.
- Простите меня, если можете. Виной тому - моя необразованность!
- Хорошо-хорошо, молодой человек. Ах, если бы вы знали, как меня порой бесит наше невежество! Я принимаю ваши извинения. Если вас больше не шокирует мой предок – давайте работать дальше.
Ипатов закивал. Не будь его начальник таких именитых родов, он бы с радостью бросился ему на шею.
- Как подсказывает мне опыт и всё, что нам на сегодняшний день известно по делу Арефьевой, – продолжал Вильям Яковлевич, - девушка была похищена. Следовательно…
Вдруг в передней звякнул входной звонок. Хозяин сам пошел открывать дверь, по пути сдёргивая с себя юбку, под которой были узкие щегольские брюки. Посыльный принёс из полицейского отделения срочный ответ из северной столицы.
- Так я и думал, – сказал сыщик, читая извещение. – По данным полиции Арефьева в Санкт-Петербурге не появлялась, в приличных гостиницах города её нет, с Мелецким тоже. Он один находится на совещании петербургского отделения страхового общества. Плохо дело. Эти сведения надо сообщить запиской Николаю Матвеевичу, чтобы не было напрасных иллюзий. Да, время идёт – результат нулевой. Завтра с усердием будем искать Арефьеву, а сегодня вечером нам надо отдохнуть, не возражаете? Иногда полезно отвлечься, чтобы голова освободилась от шаблонов мышления.