- Про Телешово ты верно сказал, – кивнул отец Меркурий. – Туда после похорон Марфы вся родня и уехала от греха. Вернулись в Москву только после смерти царя и то, не все, – батюшка почесал в затылке. – А знаешь, Вилли, ведь нам, Собакиным, убивец, Малюта Скуратов - родня. Поэтому, он Марфу царю и нахваливал, хоть и знал, что она просватана за другого. Тут у него свой расчёт был.
- Вот так штука, – хлопнул ладонью по столу Вильям Яковлевич. – Я этого не знал. Надо будет порыться в архивах. Он, говорят, рыжий был. Уж не от общей ли крови у нас рыжина? – и захохотал.
- Отнеси Господь, - перекрестился старший Собакин.
- Мы отвлеклись, – продолжил свой рассказ Брюс. - В целом, драма Мея получилась замечательная, с лихо закрученным сюжетом. Она есть в моей библиотеке. А с год назад мне написал композитор Корсаков , где просил встретиться с ним и его учеником – Тюменевым , который пишет либретто на «Царскую невесту». Я тогда с удовольствием с ними повидался. Мы хорошо поговорили и расстались друзьями. И вот, представляете, на днях, в Малом театре встретил этого либреттиста. Он мне сказал, что опера с таким же названием уже готова. Её собираются ставить в Частной опере Мамонтова . Придётся вам, дядюшка, ради такого случая пойти с нами на спектакль.
Ипатов был увлечён рассказом Собакина, а потом вдруг перевёл взгляд на свой «предмет» и ужаснулся: Катерина, всегда такая спокойная, теперь раскраснелась и смотрела на Вильяма Яковлевича восторженными глазами, не отрываясь. Даже рот приоткрыла от восхищения и есть перестала.
«Павлин чёртов, эка хвост распустил! – исходил про себя злобой несчастный влюблённый. - Давеча, Канделябров рассказывал ей про Брюсов, сегодня в Кремле отец Меркурий хвастался ей могилами Собакиных. Теперь этот, конопатый, к Скуратову примазывается. Хоть и злодей, а фигура!».
Ипатова прямо разрывало от ревности. Все были против него. Даже кот, который во время еды всегда сидел у его ног, переместился под стул Кати.
«Вот, гад, получишь теперь от меня кусок, дожидайся!» - про себя пообещал он животному.
Все видели, что Собакин в последнее время очень изменился. Всегда уверенный в себе нагловато-вежливый с дамами, теперь он ждал, как преступник помилования, одобрения любого своего слова Катериной Павловной. А эти его новомодные полуразвязанные галстуки? На Москве их уже прозвали: «неглиже с отвагой». А трость с набалдашником из слоновой кости в виде головы льва? Вильям Яковлевич стремился выглядеть легкомысленным. Но, конечно же, больше всего его выдавала говорливость. Он, такой всегда сдержанный и немногословный, при гостье не закрывал рта, всячески хотел показать девушке свою эрудицию и пытался развлечь её на разный манер.
«От избытка сердца – уста глаголют», - вздыхал Канделябров.
Верный слуга ещё не знал, радоваться ему или печалиться тому, что случилось, но, он уже ясно видел - хозяин действительно влюбился.
«Шляется по бабам – думает, перебьёт. Вроде и к Варваре опять качнулся, да напрасно: отрезанный ломоть снова не пристанет».
Сама Катя, по молодости лет, ещё не оценила подарок, который преподнесла ей судьба. Женским чутьём она, конечно, понимала, что не одно только человеческое сострадание заставляет хозяина голубого особняка принимать участие в её судьбе. Что ж, значит ей дано такое счастье – быть впереди писаных красавиц. Сама она сразу влюбилась в неожиданного благодетеля, но понимала безвыходность этого чувства: кто он и кто она? Потом, рассказы о его «увлечениях» (заслуга Ипатова) говорили о непостоянстве этого человека. Да ещё разница в возрасте! Он никогда не примет её всерьёз.
Отец Меркурий тоже заметил перемену в племяннике.
«Лучше поздно, чем никогда, – думал он. – Да и то сказать: девица – хоть куда: ангельчик. И стержень внутри – под стать Вилиму. Тем видно и берёт».
К десерту Канделябров подал шампанское. Его пригласили к столу. Он быстро сбегал к себе, переоделся в отличный серый костюм и присоединился к компании. Играли в фанты, дурачились. Ипатов засучил рукава и показал фокус с двумя монетами. Вильям Яковлевич под собственный аккомпанемент недурно спел свою любимую «Над Москвою тучи ходят» про Брюса. А Спиридон Кондратьич, опьянев от двух бокалов вина, показал чудеса силы: одновременно поднял два стула с Катериной Павловной и Ипатовым.
Обед закончился в пять часов, а в половине шестого раздался звонок в дверь. На пороге стоял высокий вальяжный господин лет пятидесяти явно иностранного происхождения.
- Хозяин дома? Скажите, что его хочет видеть господин Мозен и передайте ему мою визитку – сказал он на ломаном языке.
Катерина Павловна и батюшка пошли к себе отдыхать, а Канделябров с Ипатовым, толкая друг друга, прилипли к двери кабинета, пытаясь услышать, о чём говорит начальник с этим самым Мозеном. Слышно было хорошо: Кондратьич ещё месяц назад рядом с одной из дверных петель прокрутил дырку. Но вот о чём говорили – было непонятно. Спиридон прошептал, что, если в английском и немецком он ещё так сяк, то во французском - ни в зуб ногой. Александр Прохорович тоже ничего не понимал – говорили быстро, а у него по языку Наполеона было «удовлетворительно» в рамках посадской гимназии. Не солоно хлебавши, сообщники отправились в кухню.
- Вместо того чтобы по неземным созданиям вздыхать – лучше б французский выучил, – назидательно сказал Канделябров. – Пользы было бы больше.
– Может этот француз пришёл с дружеским визитом? Вильям Яковлевич говорил, что они знакомы, – предположил Ипатов. – Или из-за какой-нибудь мелочи. А вы уже паникуете.
- Во-во. Большие неприятности с мелочей и начинаются.
Посетитель засиделся. Собакин дважды вызывал Спиридона и просил подать кофе.
Гость ушёл в десятом часу. Хозяин, не сказав не слова, заперся у себя и к вечернему чаю не вышел, а приставучему Канделяброву грубо сказал, чтоб отвязался.
На следующий день Ипатов прибежал на работу пораньше – начальник обещал «засучить рукава». Оказалось, что опоздал. Вильям Яковлевич уже действовал: он как пчела вился вокруг Катерины Павловны, которая с книгой в руках сидела в столовой в ожидании завтрака.
- Что у вас за книга? Тургенев? А что именно?
- «Руднев».
- Это про человека, который был холоден, как лёд, а притворялся пламенным?
Катя рассмеялась и закрыла лицо раскрытой книгой.
- Не смейтесь надо мной, Вильям Яковлевич. Я росла в провинции и почти не видела интересных людей. Мне любопытно, какие они.
- Нынешние герои? – уточнил Собакин. – В их головах, Катерина Павловна, ни одной своей мысли – все приобретены из западной философии. Их вдохновляют всякие там гегели и марксы.
- Так уж и всех?
- Нет, не всех. Исключение составляет Александр Прохорович, – не отрывая взгляда от девушки, серьёзным тоном произнёс Брюс. – Он единственный у нас самобытный рыцарь без страха и упрёка. Рекомендую.
- Зачем вы так?! – возмутился, покрасневший Ипатов.
- Я считаю, что изучать людей лучше по реальным лицам, а не по литературным героям, – Собакин всё также, не отрываясь, смотрел на Катю, игнорируя возглас помощника. – Но, вы не сомневайтесь, Катерина Павловна, я ценю хорошую литературу и вместе с итальянцем Карло Гольдони , считаю, что «человек с хорошей книгой в руках никогда не будет одинок».