Выбрать главу

 - Ах, ты, голубь ясный, что удумал. Куда тебе жениться? Ты не оперился ещё.

 - Пока я оперюсь, её уведут. Есть кому, – горячился Ипатов. – Я влюблён, понимаете, влюблён!

 - Понимаю, голубь, понимаю. Но, ты зажми себя, пересиль. Возмужаешь, тогда и  найдёшь себе пару, и всё будет у тебя хорошо, – успокаивал его Собакин.

 - Поговорите с ней, Богом прошу, – уговаривал «голубь».

 Тут уж отец Меркурий не выдержал и закричал:

 - Отстань, репей! С ума сошёл, предлагать мне, монаху, обделывать ваши мирские дела!

 Махнув на него рукой, Ипатов метнулся к Канделяброву, но и там, получил отпор.

 - Ты что, сказился, что-ли? Остынь! – гремел посудой Спиридон Кондратьич. – Ей рано замуж.  Забудь, говорю. А потом, Брюс будет против.

 - Вот интересно! А ему что за дело? Он что, отец ей? Думает, если приютил да приодел, так теперь распоряжаться может?

 - Конечно, может. Уже неделя, как он её опекун.

 - Оформили-таки! Оптяпали дельце! – заорал Ипатов, не помня себя. – Что ж, деньги есть, почему себя, любимого не потешить. Стареет Собакин – на «клубничку» потянуло. А вам, не стыдно сводничать, по казённым местам бегать, взятки давать, чтоб этакую пакость устроить?

 - Что ты сказал? –  побагровел Канделябров. – Ты, плюгавка, меня сводником обозвал? Да я, тебя…

 Он схватил Ипатова за грудки, тряхнул так, что у того чуть голова не отвалилась, и со всей силы впечатал его в огромный дубовый шкаф с посудой, внутри которого что-то со звоном посыпалось. Потом поднял, как тряпку и опять грохнул, но уже об пол.

 На шум прибежали все, и даже Вильям Яковлевич, который только что пришёл домой. Их взору предстала ужасающая картина: на полу лежал бездыханный Ипатов с окровавленной головой. Следы крови были и на ручке шкафа. Над Александром Прохоровичем  склонился рыдающий Канделябров. Собакин оттолкнул Спиридона, приподнял голову молодому человеку и приказал:

 - Полотенце, лёд и водку, быстро!

 Катя бросилась исполнять, а Канделябров, всхлипывая, побежал за нашатырём:  Ипатов был без сознания. Вскоре Александр Прохорович  пришёл в себя, его умыли, перевязали голову и положили на диван в столовой. Катерина Павловна села рядом и держала холодный компресс у разбитой брови. Отец Меркурий тоже не бездействовал. Из всех комнат первого этажа поочерёдно доносились слова молитвы: «… угаси всяку распрю, отыми вся разгласия соблазны…»  При этом он всё вокруг кропил святой водой. Особенно досталось «враждующим»: оба были мокрыми с головы до пят.

 Потом в кабинете был тяжёлый разговор между хозяином и Спиридоном, после чего оба пришли в столовую объясняться с Ипатовым. Тут уж пошли между буянами взаимные извинения-прощения, объятия и слёзы. Канделябров бился лысой головой о персидский ковёр и кричал, что бес попутал, на что с теми же словами Александр Прохорович пытался скинуться с дивана под ноги другу сердешному, но был удержан Собакиным.  А в это время отец Меркурий благодарил Бога за мирную развязку перед иконой Спасителя. Одна Катерина Павловна смотрела на всех непонимающими глазами и, должно быть, впервые задумалась о психическом здоровье своих новых друзей. Причину скандала ей так и не объяснили.

                                                                             ***

   Чтобы сгладить неприятный осадок от недавнего инцидента, Вильям Яковлевич предложил:

 - Помните, Катерина Павловна, я обещал вас угостить дарами моря. Собирайтесь, тут недалеко. Поедем на Рождественку, в «Берлин». Там подают замечательных черноморских устриц, лучше французских. Попробуете миноги, гребешки и креветки. Александр Прохорович, прошу составить нам компанию. Ничего страшного. Вид у вас совершенно обычный, а шрамы и ссадины, как известно, только украшают мужчину. Решайтесь.

 Ипатов немного поотказывался, а потом согласился. Поначалу, ему было стыдно принимать предложение от человека, которого он совсем недавно так поносил.

 «В конце концов, я уже получил за это от Спиридона», - уговаривал он себя.

 Старшему Собакину тоже было предложено поучаствовать в поездке, но он замахал руками, как ветряная мельница: «монаху в ресторацию – Господь с вами!».

 Как-то,  в свободное время, Канделябров научил Катерину Павловну очень красиво укладывать себе волосы: сзади скручивать  их наверх, на греческий манер, а на лоб делать прядь волной. Результат превзошёл все ожидания. Когда девушка появилась с такой причёской да ещё затянутая в изумрудного цвета муаровое платье под горло (а талия, талия какова!) с большим бантом сзади – мужчины ахнули. Катенька с непривычки покраснела под их взглядами, но была счастлива, как любая молодая женщина, которая начинает понимать свою власть над противоположным полом.

 В гостинице «Берлин» был прекрасный ресторан. Сначала Катюша с Ипатовым растерялись от яркого света, музыки и вина. Собакин, напротив, был в ударе: рассказывал исторические анекдоты, бравировал знакомствами с известными людьми и без повода, вдруг, не отрывая взгляда от девушки, прочитал Пушкина:

 Нет, нет, не должен я, не смею, не могу  Волнениям любви безумно предаваться;  Спокойствие моё я строго берегу   И сердцу не даю пылать и забываться.    Нет полно, мне любить? Но почему ж порой        Не погрузиться мне в минутное мечтанье,     Когда нечаянно пройдёт передо мной      Младое, чистое, небесное созданье.                                                                                                         Пройдёт и скроется. Ужель не можно мне,                                                                                                     Любуясь девою в печальном сладострастьи,                                                                                                           Глазами следовать за ней и в тишине                                                                                                 Благословлять её на радость и на счастье,                                                                                                            И сердцем ей желать все блага жизни сей,                                                                                                        Весёлый мир душе, беспечные досуги,                                                                                                              Всё – даже счастие того, кто избран ей,                                                                                                             Кто милой деве даст название супруги.

 Катерина Павловна сидела зардевшись. Она боялась поверить в то, что этот большой и сильный человек только что признался ей, девчонке, в своих чувствах.

 На самом деле стихи были обращены к Ипатову. Вильям Яковлевич объяснял своему желторотому юнцу, что выбор всегда за женщиной и влюблённому мужчине должно принять его безоговорочно.

  А тот был явно обескуражен. «Юнец» вдруг очень явственно увидел превосходство над собой Брюса. А стихи? Благословлять любимую на брак с избранником! Вот это да!  И куда он полез? Александр Прохорович стал сам себе противен. Катя, эта чистая душа, конечно же, заслуживает лучшего спутника жизни, чем он. И, если Брюс её действительно полюбил – так это для девушки счастье.

 Собакин тем временем уже пожалел о своём порыве – боялся показаться смешным. Теперь ему казалось невероятным, что эта, почти девочка, сможет понять его и ответить на его чувства.

 Принесли устрицы. Вильям Яковлевич выжимал на них лимон, объяснял, как их едят, рассказывал, как в раковинах появляются драгоценные жемчужины и что делают из перламутра.

 - Считается, что устрицы можно есть только в месяцы, где в названиях есть буква «р» - объяснял Собакин. - Говорят, в другое время можно отравиться. Чушь всё это. На самом деле в это время они размножаются, и массовое их истребление в эти месяцы может резко сократить популяцию. Вот и весь секрет.