Посад встретил его родным звоном лаврских колоколов и жаркой пылью, накрывшей город. По улицам привычно глазу бродили куры и гуси. Каждый дом, каждый закоулок был для молодого человека таким же, что и пять, и десять лет назад. Подходя к дому, у Ипатова защемило сердце: матушка (как чувствовала!) стояла у ворот.
- Сыночек мой дорогой! – заохала она. – Вот радость-то нежданная!
Ах, какое удовольствие после домашних вареников со сметаною, плюхнуться на любимый старый диван. Его запахи будут всегда напоминать детство: пахнет немножко ладаном, немножко угольками из большого чугунного утюга и немножко кошкой Капой, которой давно нет на свете.
Отец Меркурий остановился в самой лавре, как он сам сказал - «у своих». Александр Прохорович ходил к нему ежедневно и после обедни уводил к себе домой. Евдокия Ильинична была «так рада, так рада» такому знакомству своего Сашеньки.
К отъезду, Ипатов стал «ровней», как сказал старший Собакин. Это он заставил вьюношу поговеть и причаститься.
- Ничего, милый, ничего. Перемелется – мука будет, – утешал монах Александра и соблазнял поездкой в Канаду.
Ипатов обещал подумать.
О «чудесной» находке алмаза «Чёрное сердце» Александр Прохорович узнал от своей квартирной хозяйки, когда вернулся. В «Московском листке» было подробно описано, как пропавшее кольцо господина Поливанова А.А. было найдено в съестных отбросах из Английского клуба мусорщиком Афанасием Степановым. Он, как богобоязненный христианин, принёс находку в клуб, за что был премирован тысячью рублями. Видимо, кольцо слетело с пальца в тарелку с едой в тот момент, когда его владельцу стало плохо с сердцем, после чего он скончался, не имея наследников. По завещанию, драгоценность была передана Английскому клубу, в котором долгое время состоял покойный. Клубом принято решение продать ценность. Подыскивается достойный покупатель.
- Вот что я вам скажу, Александр Прохорович, по этому делу, – пожевав губами, заявила Елена Васильевна. – Всё врут. Эти господа хорошие из Английского клуба сами этого Поливанова и укокали или бесчувственного обобрали, когда он отравился их едой. Там это не мудрено. Мне говорили, что они даже, прости Господи, улиток подают. А потом придумали сказочку про богобоязненного христианина. Небось, продадут кольцо за границу, а деньги поделят. Этому мусорщику сунут в зубы денежку, чтобы покрыть грех. И, помяните моё слово, ещё кутнут на радостях, а в газетах пропишут, что, мол, в Английском дан торжественный обед в честь какого-нибудь иностранного ферзя, который у них это кольцо и купит.
Ипатов только крякнул.
Когда после отпуска Александр Прохорович появился на службе, то сразу понял: в его отсутствие что-то произошло. Канделябров на расспросы не поддавался – только гремел посудой, а батюшка, который вернулся в Москву раньше Ипатова, только махал на него рукой: дескать, отстань, репей, и беззвучно шевелил губами – молился. Катенька порхала птичкой и на вопрос, почему все такие кислые, отвечала, что наелись лимонов. Так молодой человек и не дознался в чём дело.
Между тем, жизнь в голубом особняке потихоньку входила в привычное русло. Собакин стал принимать редких, по летнему времени, клиентов, а помощник бегать по их мелким делам. Иногда требовался Канделябров. Как-то ему даже пришлось нарядиться купчишкой, чтобы в качестве подставной фигуры выяснить, где прячут ворованный товар. Переодевание Спиридона вызвало восторг у Катерины Павловны. Она не отставала от сыщиков до тех пор, пока ей не живописали самые интересные прошлые дела, где надо было переодеваться. А когда она узнала, что Вильям Яковлевич тоже наряжался дамой, то заставила его показаться ей в таком виде. К изумлению Ипатова, Брюс выполнил эту просьбу. В тот вечер все сидели в «маскарадной», а Вильям Яковлевич и Спиридон давали урок мастерства по изменению внешности. Потом перешли в столовую и долго ужинали при свечах. Это был замечательный вечер.
В один из дней Собакину принесли приглашение на торжественный обед в Английском клубе по поводу чествования представителя французской миссии, господина Мозена. Вильям Яковлевич долго придумывал причину и отписал вежливый, витиеватый отказ. Помощник был удивлён.
- Все довольны, – объяснил ему начальник - Клуб сохранил своё доброе имя, Мозен получил кольцо. Зачем мне на это смотреть – время своё тратить? Достаточно того, что я приложил к этому руку. Старшины, между прочим, сказали, что будут ходатайствовать о присвоении мне звания почётного члена клуба. Тогда, Ипатов, я буду вас туда записывать как своего гостя.
- И что я там буду делать?
- Как что? Просаживать состояние в карты, – рассмеялся Собакин.
Ипатов захохотал вслед за ним.
- Вильям Яковлевич, а где Лавренёв?
- Ах, да, вас тогда не было в Москве. Он приходил прощаться перед отъездом на Валаам. Иван Николаевич очень изменился. Дай Бог. Я не жалею, что не передал дело следственным органам.
- Ага – синергия. А что стало с его домом?
- Да, дом у него на особинку. Лавренёв говорил, что отдал особняк под женские курсы. Глупость, конечно, - пропадёт дом. Ну, это его дело, – и без всякого перехода спросил: - Катишь захотела сегодня поехать в театр. Составите нам компанию?
Что подняло Ипатова и понесло - он потом и сам себе объяснить не мог. Скорее всего, это была реакция на «Катишь». Он вдруг подумал, что должен сейчас же объясниться с Катериной, иначе он упустит её навсегда. Всё его спокойствие куда-то улетучилось, и он с новой силой погрузился в обжигающее пламя ревнивого чувства.
- Это ж надо - «Катишь»! – выдохнул Ипатов. - Старый перец!
И побежал искать девушку. Катерина Павловна сидела у окна, вся такая изящная, воздушно-ароматная и водила тонким пальчиком по стеклу. Опять в новом лёгком платье, цвета чайной розы и с чёрной бархаткой на шее.
- Катерина Павловна! Я хочу с вами поговорить.
- Слушаю, – тихо отозвалась Катя и подлила масла в огонь. – Вильям Яковлевич обещал сегодня съездить в Большой театр. Хотите, поедемте вместе?
- Поедемте, но я не о том, – Ипатов набрал в лёгкие побольше воздуха. – Катерина Павловна, с тех пор, как я вас увидел в первый раз… Нет, с тех пор, как я вас увидел здесь, под крышей этого дома…
- Под крышей? – рассмеялась девушка. – Но, я не была под крышей этого дома, разве что в библиотеке, но до крыши там далеко.
- С тех пор, как я увидел вас в стенах этого дома…
- Но я и в стенах никогда не была. Что у вас за фантазии? В подвале была, и вы меня оттуда вытащили…
- Как спящую царевну. Катерина Павловна, когда я увидел ваш дивный образ, то никогда его больше не забывал и теперь ношу его в сердце постоянно.
- Он вас не стесняет?
- Кто? – не понял Ипатов.
- Мой образ. По-моему, он великоват для вашего сердечка.
- Ну, дайте же мне сказать! – завопил молодой человек. – Я люблю вас. Будьте моей женой!
Катерина Павловна очень серьёзно посмотрела на него, вздохнула и произнесла тихо-тихо:
- Это невозможно, дорогой Александр Прохорович.
- Но, почему, почему? Бедности не бойтесь. Я буду много работать. Если вы ещё равнодушны ко мне - я заслужу вашу любовь, вот увидите.
Катерина Павловна опустила голову.
- Вы что, совершенно мне отказываете? – не отставал Ипатов.
- Совершенно.
- Но, почему?
- Потому, что я люблю своего мужа.
В одно мгновение Александру Прохоровичу стало очень жарко. В висках застучало. Он только спросил сдавленным голосом:
- Брюс?
И когда ему кивнули, бросился вон из комнаты. На лестнице на второй этаж его за полу перехватил вездесущий Канделябров:
- Подь сюда, касатик.
- Отстань, мне надо его видеть, – пытаясь вырваться из цепких рук Спиридона, процедил Ипатов.
- В таком виде тебе никого видеть не надо. Наворотишь сейчас – он тебя точно выгонит, – убеждал друг сердешный и тянул к своей двери. – Пойдём-ка, на пару слов.
- Отстань, предатель, – подвыл несчастный, но сопротивляться не стал. – Вы нарочно от меня избавились, домой отправили, чтобы её охмурить, – и уже на территории Кондратьича прибавил голос: - Дяде пожалуюсь! Он вас выведет на чистую воду! Она несовершеннолетняя!