- В каком смысле? – удивился Собакин.
- В прямом. Я отчаянно полюбил девушку не нашего круга. Мать узнала об этом и за деньги подговорила одного подонка соблазнить её и бросить. Вера начистила серы от спичек, растворила в стакане воды, выпила и умерла в страшных муках. Как я тогда сам остался жив, не знаю. Потом наступил черёд папаши. Вернувшись из очередной поездки, он привёз с собой негритянку, самую настоящую, из Центральной Африки и поселил в Лефортове, так сказать – для утех. Мать узнала через год, когда у этой зверушки родился ребёнок. Она нашла прибежище этой отцовской пассии и под видом дружеского знакомства накормила её и ребёнка отравой. У нас в доме этой заморской дряни было – завались. Отец навёз со всего света. В его кабинете была целая коллекция. Вот мамаша и воспользовалась к случаю: впрыснула яд в персики и отнесла в Лефортово. Умерли все, кто были в доме: негритянка, ребёнок, нянька и кухарка. Потом мать всё рассказала отцу, а я подслушал. С ним сделался удар, он долго болел, потом пошёл на поправку, но внезапно умер. Его камердинер рассказал мне, что накануне смерти видел мамашу в кабинете отца: она перебирала склянки в шкафу с ядами. После похорон я взял из этого шкафа крохотную склянку. В описании значилось, что в ней отрава - сок какого-то растения с острова Ява. После употребления он приводит человека к острой сердечной недостаточности и быстрой смерти, но не оставляет в организме никаких следов. Тогда я подумал, что мать именно этим ядом отравила отца. Я вынес пузырёк из дома и закопал на заднем дворе. Тогда я это сделал без задней мысли - просто так, на всякий случай. Через какое-то время мать обнаружила пропажу и потребовала, чтобы я вернул яд. Я наврал, что ничего не знаю, но во время разговора обвинил её в смерти мужа и ещё четверых человек. Тогда она объявила, что сожжёт всю отцовскую коллекцию, а если я вздумаю её отравить припрятанным зельем, то она напишет в завещании об этом яде и его действии. Так что, отравив её, я сам попаду на скамью подсудимых. В тот же день под руководством матери перебили все банки и распотрошили пакеты с ядами, запаковали их и вывезли в Лужники, где сожгли под присмотром нашего управляющего. Мне тогда было двадцать три года. С тех пор мы с ней ни разу не вспоминали прошлое. Я пытался всё забыть и даже уехал из дома, но без материальной поддержки, в которой мне было категорически отказано, долго не протянул и вернулся домой. Да, у меня слабый характер, я не приспособлен к самостоятельной жизни, да и не имел желания трудиться, когда в семье столько денег. Я вообще ничего не хотел. Если бы не карты, то давно спился бы или пустил себе пулю в лоб, как полковник. Но, вот уже несколько лет не было дня, чтобы я не думал, как отомстить матери не за отца с его пассией и ублюдком, не за Верочку, которая променяла меня на хлыща, а за себя, за свою несостоявшуюся жизнь. И, если я - дрянь-человек, то в этом виноваты родители. Как сказано в Евангелии от Матфея: «Всякое худое дерево приносит и плоды худые». У таких родителей, как мои, и ребёнок должен быть уродом.
Год назад я встретил девушку, простую воспитанницу из одного почтенного семейства. Она была чиста и простодушна и, когда я понял, что ей небезразличен, то твёрдо решил жениться. Возникла надежда на то, что создав семью, у меня появится, наконец, смысл жизни, а ответственность за близкого человека, заставит отказаться от игры. Словом - моя жизнь упорядочится. В этот раз я был осторожнее и не сказал матери кто невеста, а только, что она - бесприданница. И что вы думаете? Она быстро отыскала мой предмет. И, поскольку, хорошо знала это семейство, то накоротке наговорила девушке обо мне всякие гадости: и безответственный я, и игрок, который не создан для семейной жизни, и попиратель морали. А потом, уговорила главу семьи, выдать воспитанницу за его сына. И денег не пожалела на приданое для молодой - отвалила тридцать тысяч. Всё это случилось за какие-нибудь две недели, пока я ездил по её поручению в наше имение под Рязанью. Тогда я ничего ей не сказал, но посчитал, что руки у меня развязаны и только ждал случая. Вскоре моё внимание привлекло «Чёрное сердце». Я убедился, что оно не приносит денег, но, похоже, убивает близких своего владельца. В этом я убедился на примере князя Глебовского и полковника Ушинского. Мне запала мысль его приобресть любой ценой. Тогда без всякого яда моя мать умрёт и я, наконец, избавлюсь от этого ярма. Правда, тут я совершил ошибку: как-то в пьяном виде рассказал всё Поливанову и попросил одолжить мне кольцо. Он сказал, что я ненормальный и хочу сделать его соучастником очередного преступления. С него, мол, достаточно семьи полковника. А совсем недавно он пригрозил что, если я откажусь с ними мошенничать в картах, он всё расскажет моей матери. Видите ли, Поливанов уже не мог жить без этих махинаций. Они ему были нужны, как воздух и дело было вовсе не в деньгах. Он ведь не играл. Поливанову наше мошенничество заменяло азарт игры. Короче говоря, тогда я окончательно решился завладеть кольцом и придумал план. Чтобы избавиться от Алексея, я решил незаметно подлить ему яд в еду где-нибудь в общественном месте и выбрал Английский клуб. Там его за столом всегда обслуживал один и тот же официант. С Пасхи он пошёл на повышение – стал старшим служащим и, в связи с этим, ему было предписано переодеться из ливреи во фрак. Я сразу подумал, что, одевшись во фрак, можно будет улучить момент и отравить Поливанова, допустим, вином за поздним ужином, когда в клубе будет почти пусто. И, если меня кто-нибудь увидит, то подумает, что я – официант. Главное – постараться, чтобы меня видели только со спины. С тех пор я стал по вечерам одеваться во фрачную пару и ждать удобного случая. Он не замедлил представиться. Поливанов клюнул на петербургского промышленника Санина, которого я в тот вечер обещал привезти в клуб для знакомства. Алексей задумал «посадить» толстосума на большие деньги. Я наврал, что Санин любит игру и вскоре собирается в Москву не только по делам, но и кутнуть. Чуть не смешал карты Мозен. Я действительно накануне много играл – так вышло. Дома у Поливанова мы сговорились, что он поедет в клуб, а я – на вокзал, встречать Санина, который, конечно же, ни сном, ни духом не собирался приезжать в Москву. Выхожу от Алексея и натыкаюсь на француза. Как будто он за мной следил! У него навязчивая идея заполучить «Чёрное сердце». Таких людей вокруг Поливанова крутилось довольно много, но этот был самым настырным. Иностранец в очередной раз стал канючить, чтобы я уговорил «месье Поливаноф» продать ему кольцо, предлагал деньги. И всё же, уже в клубе я от него отвертелся и пошёл во «фруктовую». И по пути, на лестнице, увидел того самого старшего официанта. Меня он не заметил. Ну, думаю, Алексей услал его за чем-нибудь в буфетную – самое время. Вошёл в залу, там кроме Поливанова – никого. Я, как и задумал, за стол не сел, а встал спиной к двери. Алексею объяснил, что петербургский гость почему-то не приехал, и предложил выпить вина. Тут кто-то от дверей стал с ним раскланиваться, но к столу не подошёл. Я нарочно не оборачивался, но по разговору понял – это был Видякин, который говорил Алексею про какую-то охоту. Пока они разговаривали, я отравил его вино.
В этом месте рассказа Лавренёв закрыл лицо руками и замолчал, потом справился с волнением и продолжил:
- Когда собачник ушёл, мы выпили, Поливанов сразу потерял сознание и стал заваливаться на стол. Я его поддержал и попытался снять кольцо, но это мне не удалось. Тогда я обракинул подставку с приправами и в разлитое масло опустил его руку. Пока стягивал кольцо, он открыл затуманенные глаза, но говорить не мог. О, Господи! До конца жизни буду помнить его взгляд! Думаю, что тогда он понял, что я его отравил. Не зная, слышит он меня или нет, но я сказал, что пойду за врачом, положил его руки на стол для устойчивости тела и быстро вышел. На моё счастье, по пути вниз я никого не встретил: было уже поздно. Официант, должно быть, вернулся назад по другой лестнице. В общем – повезло. На первом этаже я зашёл в туалетную комнату и отмыл руки и кольцо от масла. Вот тут-то меня и заметил кто-то из прислуги, а потом об этом каким-то невероятным образом узнал Мозен и стал меня шантажировать. Но это было потом, а в тот вечер я беспрепятственно ушёл из клуба. «Чёрное сердце» было у меня. Через две недели, как я и ожидал, мать уже не вставала с постели, а врачи сказали, что дни её сочтены: скоротечная чахотка. Правда, она и раньше прихварывала, но не так сильно. Это время стало для меня адом. За два дня до смерти я не выдержал, пришёл к ней и всё рассказал. Она долго молчала, а потом произнесла: «Не заводи детей – пусть всё кончится на нас».