Наступила долгая тишина. Нарушил её Собакин:
- Как вам удалось так спрятать кольцо, что его никто не смог обнаружить?
- Хотите на него взглянуть?- не отвечая на вопрос, спросил Лавренёв.
Вильям Яковлевич кивнул.
Иван Николаевич вышел из комнаты и вернулся с длинной палкой с железным крючком на конце. Он поднял её к большой хрустальной люстре. Подвески дзынькнули и на крючке повисло кольцо.
- Я держал его здесь всё это время и одевал лишь изредка, когда никто не видел. А кольцо искали - перерыли весь дом. Видно кто-то из прохвостов-слуг сговорился с Мозеном, а может и ещё с кем – не знаю. Но, наверх задрать голову не сообразил никто.
Лавренёв протянул сыщикам «Чёрное сердце». Когтистые золотые лапы держали алмаз величиной с большой фундук. Сквозь его прозрачные грани было хорошо видно объёмное пепельно-чёрное пятно.
Собакин повернул кольцо и на мгновение в глаза Ипатову брызнул ослепительный свет и тут же пропал. Сначала Александр Прохорович тоже хотел подержать в руках диковину, но потом поостерёгся.
- Скажите, - вдруг спросил Вильям Яковлевич, – что вы собирались делать после того, как отдали бы кольцо Мозену?
- Вчера я распорядился подготовить опись и все документы по своему имуществу и капиталу с тем, чтобы, вступив в наследство, отписать всё в городские больницы и сиротские приюты, особенно в дальних губерниях. У меня и человек есть, наш управляющий, который проследит за исполнением. Если бы вы не появились, я, после всех формальностей, уехал на Валаам.
- На Валаам?!
- Я твёрдо решил уйти в монастырь. Там монашествует мой старый гимназический товарищ – единственный друг моего детства. Я и лепту на монастырь приготовил, – Лавренёв указал на стол, где лежала большая пачка ассигнаций, перевязанная бумажной лентой.- Вам должно быть это странно, господа: стать убийцей ради свободы и денег и тут же отказаться от всего. Последнее время я видел в этом единственный для меня выход, чтобы не сойти с ума. А может, я уже сумасшедший?
Собакин взглянул на Лавренёва, помолчал и произнёс:
- Нет, вы не сумасшедший, Иван Николаевич, вы – хуже. Не знаю, что будет с вами дальше, но пока, вы - нераскаявшийся преступник. Что ж, Бог вам судья. Вы ещё молоды, попробуйте. Валаам – суровое испытание. Не думаю, что там вам будет легче, чем на каторге, но спасительнее – это точно. У меня к вам просьба: поставьте условие Мозену купить «Чёрное сердце» у клуба официальным путём. Как это сделать? Не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем. Скажите французу, что я помогу всё организовать.
Иван Николаевич кивнул.
- Я скажу, что это непременное условие.
- Прощайте, Лавренёв, и помните: если я вас увижу или узнаю, что вы оказались где-нибудь заграницей, в тёплых краях или в наших столицах – пеняйте на себя. Я это восприму как личное оскорбление моему к вам доверию. Надеюсь, что вы меня не разочаруете.
Сыщики встали, чтобы уйти.
- А письмо?!
- Ах, да…
Собакин отдал письмо полковника и внимательно смотрел на убийцу, пока тот читал.
- Вы знаете, где его похоронят? – не отрываясь от письма, спросил Лавренёв.
- Нет, но он человек военный, заслуженный, хоть и в отставке: и отпоют, и похоронят с честью.
- А то, что он - самоубийца?
- У него есть смягчающие обстоятельства – трагическая гибель семьи. Да и в Петербурге похлопочут. Негоже, чтобы заслуженный военный дал слабину и застрелился. Сделают стандартное заключение о смерти при неосторожном обращении с оружием. А, кстати, раз уж о нём заговорили: Ушинский знал ваши домашние обстоятельства? И, если так, то почему не вмешался?
Лавренёв, кривясь, как от зубной боли, произнёс:
- В молодости моя мать была его большой любовью, но пренебрегла им из расчёта и вышла замуж за моего отца. После свадьбы она приблизила его к себе, и такое положение длилось годы, до тех пор, пока ему не надоело быть господином по вызову. Он перевёлся в Петербург, удачно женился и сделал штабную карьеру в конноартиллерийском соединении армии. Только после отставки, уже полковником, он с семьёй вернулся в Москву, где с моей матерью уже не встречался. Как-то за картами мне обо всём этом рассказал Поливанов. А когда я, в очередной раз, на пьяную голову уговаривал его дать мне на время «Чёрное сердце», Ушинский услышал и спросил зачем. Я ответил, что с его помощью хочу избавиться от матери. На что полковник, тоже пьяный, зло сказал: «На твоём месте она поступила бы так же» и добавил: «Где твоя матушка прошла, там сто лет ничего расти не будет, да и ты весь в неё». Потом уже меня Поливанов просветил что, когда на благотворительном вечере в Благородном собрании мою мать знакомили с госпожой Ушинской, она с улыбкой сказала: «Передайте вашему мужу, что он забыл у меня свои перчатки». Это была правда, но случилась она шестнадцать лет назад.
- Вы хотите сказать, что полковник не стал за неё заступаться потому, что не простил её?
Лавренёв пожал плечами и мрачно усмехнулся:
- Мать перед смертью сказала, что не знает, кто мой родной отец: Лавренёв или Ушинский, но убедила и того и другого в отцовстве.
Ипатов обомлел: такого цинизма от людей из общества он не ожидал. Увидев его реакцию, убийца с усмешкой спросил:
- Что, хорошая, у нас была компания?
На следующий день голубой особняк на Сретенке притих. Каждый оставался у себя и даже Канделябров затаился в своей спальне, а не хлопотал в любимой кухне.
Время шло, а от Мозена и Лавренёва известий не было. Собакин выдерживал характер и первым о себе не напоминал.
В пять часов Канделябров загремел посудой и постучал к хозяину с приглашением обедать, но ответа не получил. Ипатов зашёл в кухню, выпил стакан простокваши и тоже отказался от еды. Сам Кондратьич похрустел огурчиком. Катерина Павловна с отцом Меркурием обедали молча, под громкое тиканье больших столовых часов.
В половине седьмого Собакин сам выбежал открывать дверь, когда принесли письмо от Мозена. Прочитал он его тут же, в прихожей, и перевёл на русский прибежавшим подчинённым.
Досточтимый брат!
Довожу до Вашего сведения, что известное вам лицо передало мне предмет, на ваших условиях.
Предлагаю следующее решение вопроса:
Допустим, предмет падает в тарелку с остатками еды в связи с болезненным состоянием его владельца. Все ищут предмет, но никто не догадывается осмотреть, допустим, салат. Остатки еды вместе с предметом выбрасывают на помойку, где его обнаруживает мусорщик и, как честный человек, объявляет о том начальству, за что получает вознаграждение от клуба. Наследников у покойного нет, и мы сделаем завещание, по которому он оставляет предмет клубу. Остальное имущество – городу. Со своей стороны могу предоставить: безупречное завещание, ведение дела известным нотариусом и настоящего мусорщика со стажем, который вскоре уволится с работы и больше никогда не появится в Москве. Ваша забота, чтобы клуб вынес решение продать предмет мне. Готов предоставить для этого значительную сумму. Могу обеспечить публикацию трогательной истории о благородном мужике в нескольких изданиях двух столиц. Руководство клуба продемонстрирует предмет на торжественном ужине в честь благополучного разрешения неприятного инцидента, и передаст его достойному покупателю дружественной державы.