В. П. Авенариус
Горе
Ой, ты, Горе горемычное!
Окрутило мужика ты, добра молодца.
Как ни бьется бедный, как ни трудится,
Никакое дело не спорится, впрок нейдет,
За столом сидит он, головой поник,
Думает сам думу невеселую:
«Без семьи бы взял да в реку бросился,
А теперь поди-кось, надевай суму
Да по людям христарадничай.
Хоть и есть, пожалуй, старший брат, богач,
Да с богатством словно леший обошел его,
Дух лукавый жадности и гордости:
Не подаст тебе и корки хлеба черствого».
Лишь подумал так-то, а уж старший брат
Дверью стук и — в шапке на дороге стал,
Головой едва кивнул хозяевам,
Говорит им сам с усмешкою недоброю:
«Каково, друзья, живете-можете?
Завтра буду именинник я,
Так уж бьем челом вам: не обидьте нас,
Хлебом-солью нашим не побрезгуйте».
«Благодарствуй, — молвил младший брат в ответ. —
Нам с женой и нарядиться не во что».
«Да на что рядиться? — говорит богач. —
Приходите так, в чем бог послал.
Всей скотины-то у вас — петух да курица.
Всей посуды — медный крест да пуговица,
Нечем бы, кажись, пред нами чваниться!»
«Погодим до завтра, — говорит бедняк. —
Утро, дескать, мудренее вечера».
А поутру мужу говорит жена:
«Я ни шагу к брату, да и ты нейди:
Богачу ведь только бы потешиться
Над бездольной нашей бедностью».
«Хватит духу — пусть потешится, —
Муж в ответ, — а мне нельзя нейти.
За греховность, видно, бог взыскал меня,
Не помилует ли за смирение».
Взял обулся в лапти старые,
Натянул армячишко худенький,
Нахлобучил шапку рваную,
Потащился к имениннику на званый пир.
А сидели там за скатертями бранными
Все уж гости именитые,
В сапогах козловых, в шубах заячьих;
Угощает их хозяин сам с хозяйкою
Пряником печатным, зеленым вином.
Как вошел бедняк, поздравил с ангелом,
У дверей скромненько в уголочек сел,
Ничего-то бедному хозяева
Не предложат, смотрят в сторону,
Будто вовсе тут и нет его.
Вот наелись гости досыта,
Напились до полупьяна,
Гуторя из-за стола встают,
Отдают поклон хозяину с хозяюшкой.
Встал и бедный в уголочке с лавочки,
Поклонился им до пояса.
Со двора поехали, шумят-поют;
И бедняк домой поплелся, с голоду
Затянул сам песню залихватскую:
С именин, мол, тоже возвращаюся.
Как запел — послышалось два голоса:
Свой густой да чей-то тоненький;
Что за диво? словно подсобляет кто!
Замолчал — и тот молчит; запел опять —
И опять поют два голоса.
«Ой ты, Горе мое горемычное!
Уж не ты ли это подсобляешь мне?»
«Я, хозяин: больно полюбился мне,
Ввек с тобою не расстануся».
«И на том спасибо! будем вместе жить».
Воротился наш мужик домой,
На полатях с боку на бок вертится;
От тоски ли — ночи напролет не спит.
А уж Горе шепчет на ухо:
«Что, хозяин, закручинился?
Ты тоску злодейку утопи в вине».
«Да где денег взять-то?» — говорит мужик.
«Эх ты, глупость деревенская!
А армяк-то у тебя на что ж?
До весны не долго: проживешь и так».
И понес армяк свой добрый молодец,
Прогулял до самого до вечера.
Как проснулся утром, слышит: Горе охает;
Знать, с похмелья тоже голова болит.
«Эй, хозяин, надо бы опохмелиться нам!»
«Армяка уж нету», — говорит мужик.
«А телега у тебя на что ж?
На колесах, чай, не станешь ездить по снегу?
„Что тут делать? И телегу потащил мужик,
Прогулял до самой полночи.
А поутру Горе пуще охает,
Подбивает снова добра молодца:
„Эй, хозяин! погляди-ка: у тебя соха
Даром на дворе валяется“.
Поволок и соху добрый молодец,
Прогулял до утра самого.
Как пришла весна, спустил все дочиста.
А от Горя все отбоя нет:
„Эй, хозяин! что бы прогулять еще?“
„Нет, дружище, право, нечего“.
„А вон в поле кем-то лошадь, вишь, оставлена:
Уведем ее и сбудем с рук!“
Ничего на то он не ответствовал,
У соседа заступ выпросил
И пошел себе куда глаза глядят.
„Ты куда, хозяин?“ — Горе вслед кричит.
Он идет вперед, ни слова; в темный лес вошел,
Отвалил большущий камень заступом
И давай себе могилу рыть.
Сзади Горе из-за плеч глядит:
„Ты чего там, милый, роешься?
Не проведал ли уже про клад какой?“
Усмехнулся горько добрый молодец:
„А то как же? Вон червонцы так и светятся!“
„Где? Не вижу что-то…“
„Да вон там, в углу“.
„Не видать“…
„Ослепло, что ль, на старости?
Полезай — увидишь“.
Делать нечего,
Опустилось Горе в яму; а мужик-то наш
Сверху камнем тем и завали его.
„Ну, дружище, не прогневайся!
Впредь, даст бог, уже не свидимся“.
Поздно Горе спохватилося,
Из-под камня к молодцу взмолилося:
„Ишь шутник какой! Ну, полно, выпусти!“
„Полежи маленько, — отвечал мужик, —
Ты же ведь со мной шутило шуточки,
Ну а долг, известно, платежом красен“.
„Без меня, голубчик, ты соскучишься“.
„Потерплю; авось утешуся“.
И, взвалив опять на плечи заступ свой,
Повернул домой он и на радостях
Залился веселой песнею.
Разбудила песня темный лес кругом,
Понеслася дальше по лугам-полям;
Да на этот раз чужого голоса
Рядом с нею уж не слышалось.
И скатился с плеч у молодца
Будто груз какой, гора тяжелая.
Как тут мимо поля братнина
Проходил он, видит: поле пашется;
И соха, и лошадь братнины;