Да идет-то за сохой не брат его,
А какой-то человек неведомый.
Только примется, кажись, за полосу —
Глядь, назад другую бороздит опять.
Из-под рала[1] комья так и валятся,
Так и лезут сами из сырой земли;
Валуны и пни корявые,
Словно щепки, так и сыплются.
„Ай да пахарь! исполать тебе! —
Похвалил мужик работника удалого. —
Как назвать, не знаю, величать тебя?“
„А зовут меня Судьбою-счастием
Твоего родного брата старшего.
Он баклуши бьет; а я тем временем
На него без устали работаю“.
„А мое куда же Счастье делося?“
„А твое вон под кустом лежит;
Под кустом лежит да без просыпу спит“.
„Погоди ж ты! — говорит мужик. —
У меня небось еще напляшешься“.
Взял он, тут же плетку знатную
Срезал с дерева ракитова
Да как вытянет ленивца по боку!
Пробудилось Счастье, разбранилося:
„Что дерешься-то, за что про что?“
„А за то, что люди добрые
Землю пашут знай, в поту лица,
А тебе и горя мало: растянулося,
День-деньской без дела проклажаешься“.
„Да коль ваше дело-то крестьянское
Не по нраву мне, не по сердцу?
Хоть на месте разрази сейчас —
Не могу пахать, и только!“
„Что же можешь ты?“
„Торговать могу. Займись торговлею.
Батраком, увидишь, не нахвалишься“.
„Хорошо сказать: займись торговлею!
Да на что ее вести-то, коль и гроша нет?“
„А продай домишко свой; что выручишь —
В оборот пусти: вернешь сторицею“.
„Так ли, ой ли?“ —
„Верь не верь, как хошь“.
И махнул рукой мужик, послушался:
Все свое хозяйство деревенское
С молотка распродал до иголочки,
Перебрался в город и на выручку
Торговать тихонько, помаленьку стал.
Что ни купит, ни продаст — все с прибылью,
Загребает денежки лопатою.
Вот и дом себе построил белокаменный,
Зажил в нем с семьей припеваючи.
И дошла тут весть о том до брата старшего.
Обуяла скрягу зависть лютая,
Сам собрался в город убедиться в том,
Смотрит: точно, дом в пять ярусов,
В дверь взошел — хоромы барские.
Облилося кровью сердце алчное,
Затаил в себе он злобу тайную,
Поклонился низко брату младшему,
Стал расспрашивать медовым голосом:
„Уж скажи-ка, братец, мне, поведай-ка,
Как из нищих ты да в богачи попал?“
И поведал тот по чистой совести,
Как к нему пристало Горе горемычное,
Как они с ним зиму нагулялися,
Как в лесу себе он начал яму рыть,
Да как Горе кстати подвернулося —
За него спустилось, улеглось туда.
Намотал себе то на ус старший брат,
Не простился даже с братом, а в телегу сел
И прямым путем поехал в темный лес.
„Дай-ка, — думает, — я Горе выпущу:
Пусть-ка брата снова разорит дотла“.
Своротил с могилы камень в сторону.
Наклонился только: там ли все еще?
А оно к нему уж мигом на спину.
„А! — кричит, — попался! не уйдешь теперь!“
„Что ты, Горе! — завопил мужик. —
Это брат ведь засадил тебя,
Я тебя, напротив, выпустил.
Ты ступай к злодею, разори дотла…
«Рассмеялось Горе на ту речь в ответ.
„Нет, любезный, не пойду к нему!
Он ведь злющ, похоронил меня,
Ты же добр, на волю выпустил;
Ввек тебя за это не покину я“.
И сдержало Горе слово: на спине его
Навсегда засело крепко-накрепко;
И пошло его хозяйство деревенское
Вкривь и вкось: немного времени —
Разорило Горе богача вконец.
Так-то сказывают сказку люди старые
Молодым про Горе горемычное.