— Я же сказал, убери от меня свое чертово пиво! Ненавижу этот пьяный сброд!
Жители городка, пьяные и блаженствующие, непонимающе смотрели на психопата, угрожающего им пистолетом, и ничего не делали, даже не паниковали, а просто стояли и любопытно поглядывали на единственный лучик неправильности Пивоварни. Вдруг рядом с великаном стала прыгать маленькая девочка, и ее белые волосы подлетали от прыжков и небрежно спутывались на спине. Она тянулась короткими ручками до руки незнакомца и громко жаловалась:
— Да прекрати же ты! Сколько можно убивать невинных людей! Перестань сей-час же! — и с этими словами девочка била по животу психопата.
— Вы все должны умереть! Ваше пьянство должно исчезнуть, а этот город гореть в аду! — он пару раз выстрелил в несчастных, и те, пьяные и вялые, падали на землю.
— Да прекрати же ты! — визжала девочка, и убийца все же успокоился немного. Спрятав пистолет, психопат взял за руку девочку, все еще кричащую на него, и быстрыми шагами уходил в определенном направлении.
Я решил проследить за этими странными людьми. Они слишком уж выделялись в скучной, однообразной и пьяной Пивоварне. Никто из прохожих не стал паниковать и вызывать полицию, все просто смотрели на убегающего убийцу, а спустя некоторое время словно теряли его из виду (хотя на немноголюдной и обширной Площади сложно было не заметить убегающего высокого мужчину) и уже тогда начинали ужасаться трупам, валяющимся на плитке. Вокруг неожиданно быстро зародился хаос, который обязан был прийти на 10 минут раньше, но из-за вялого настроения общества набирал обороты только сейчас. Кто-то в панике достал телефон и стал звонить в полицию, кто-то кричал, кто-то вдумчиво смотрел на трупы, словно был хирургом высшей степени и интересовался работой пистолета, оценивая, можно ли еще спасти эту тушку или нет. Мне сложно было уследить за беглецами, но все же высокая макушка мужчины в плаще являлась для меня ориентиром, к которому я неумолимо приближался.
Убийца с девочкой подбежали к домам, расположившимся по периметру Площади, и резко свернули вдоль них. Терпеливо и монотонно идя по мокрой и сырой каменной плитке, они приблизились к серому дому. Тому серому дому, который я так старательно искал, изначально ступив на территорию Площади. Мужчина открыл дверь и тут же затолкнул туда девочку, которая возмущалась и продолжала осуждать его. Они исчезли в доме. Он был таким серым и скучным, что нетрудно было потерять его из виду, находясь в двух шагах от него. Я увидел, что дверь была не заперта. Эти двое так спешили, что забыли полностью закрыть дверь, и из маленькой щели лился теплый желтый свет. Культурность в данный момент разгромно проигрывала любопытству и детективному азарту, поднявшемуся в моей душе так высоко, что мне казалось, мое предназначение изначально заключалось в исследовании новой тайны. Тайной она являлось только для меня, ведь только моей везде сующей свой нос голове было интересно то, что вообще происходило за эти дни. Я осторожно просунул указательный палец в щель и открыл ее. Маленькая комнатка, из которой меня так бесцеремонно выгнал этот старик. В середине так же расположилась коробка и картинка с надписью. Приятный запах дерева, фотопленки и еще каких-то химикатов отзывался здесь. Позади на стене висел портрет Ньепса. Я медленно обошел стол, искоса посмотрев еще раз на картинку и приблизился к двери. Открыв ее, я почувствовал бурный поток прохладного ветра, какой бывает в больших и просторных помещениях небывалого масштаба. Это библиотека. Эхом раздавался разговор мужчины и девочки.
— Сколько раз ты будешь убивать невинных жителей из-за своих больных нервов?
— Пока этот городок не опустеет.
— В тебе вообще есть что-то, кроме гнева?
— Да, ненависть.
— Боже, ты воплощение глупого ужаса и гнева.
— Вайолетт, здесь жил всякий народец, но тот, что живет сейчас…
— Он такой же, как все!
— Он олицетворение человеческих пороков!
— И ты думаешь, что если истребишь их всех, то в мире воцариться спокойствие и доброта?
— Да!
— Ты эгоист!
Дверь закрылась.
Я осторожно вышел в библиотеку. Она так же поражала меня своими размерами. Каждая полка с каждой книгой, обязательно неправильно стоящей, делали из обычных, скучных и величественных колонн детализированную и уникальную статуэтку, словно кто-то положил большие карандаши в пенал и оставил их на долгие-долгие годы, а те покрылись пылью, которая неравномерно оседала на поверхности письменной принадлежности. И все это было вечно окутано тусклым светом, скрывающим жуткие тени и непроглядную тьму впереди.