А издалека, будто из иного времени (а на самом деле - всего лишь из другого конца крытого стадиона) - протянулся к нему, Конану, чей-то взгляд.
И взгляд этот говорит: "Пора". Не сам взгляд, конечно, а сопровождающая его аура.
Аура Длинной Жизни...
Конану стоило немалого труда подавить воспоминания, нахлынувшие столь не вовремя.
Что он говорил тогда - не вспомнить. Очевидно, что-то говорил. И, наверное, даже из положенного образа не вышел. Мозг его успешно справился с работой "на два фронта".
- Значит, все в порядке? Наверное...
Беспокойство, однако, не проходило. Отчего же именно сейчас вдруг так странно пробудилась память? Взгляд, аура Длинной Жизни...
И тут Конан вздрогнул.
Всем своим существом он уловил где-то рядом эту ауру. И уже не в воспоминаниях, а наяву.
Дункан не имел подобного опыта.
Из всех, в ком пробудилась Сила, он до сих пор встречался лишь с Конаном. Однако по вполне понятным причинам момент их первой встречи он помнил смутно.
А свои ощущения во время этой встречи - тем более. Кое-какие воспоминания сохранились, но главным из них была память о боли.
О той боли, которую причинял засевший глубоко в теле кусок железа.
Сейчас боли не было. Было какое-то смутное беспокойство, но Дункан не смог его расшифровать.
К тому же сейчас ему не до беспокойства было. Король, сам король говорит с ним!
А Конан именно по этой причине не мог ничего подсказать ему. Трудно рассчитывать на что-либо при королевском дворе, если прервешь речь монарха!
К тому же и сам он не видел пока, откуда может исходить опасность. И опасность ли это?
Оставалось рассчитывать на удачу...
- Итак, чем ты можешь порадовать меня, мой подданный? Что ты умеешь?
- Я умею все, что положено уметь горцу, - Дункан приосанился. - Умею скакать верхом и карабкаться на вершины. Владею волынкой и прорезной виолой. Могу спеть песнь почета, песнь траура и песнь поношения... Последнюю - только для Ваших врагов, сир!
- Нет, хватит с меня музыки... Сыт я ею по горло! - глаза юного короля недобро сверкнули.
(Он, конечно, знал о темных слухах, согласно которым он, Джемс, якобы сын придворного музыканта, которым в свое время увлеклась королева, его мать...
И хотел бы забыть про них - да не дают ему забыть...)
- Владеешь ли ты чем-нибудь, что более пристало мужчине, горец? Например - оружием?
Теперь в глубине глаз юноши мелькнула какая-то странная, нездоровая жадность.
- Чем я заслужил Ваши оскорбления, сир?! Плох тот горец, который не умеет обращаться с боевым железом!
- Значит, ты - не плох?
- Никто не хотел бы утверждать обратное, сир! Готов сразиться с кем угодно и чем угодно - по Вашему выбору! Клейморой-мечом и палашом-клейморой, на копьях и на ножах, конный или пеший, в доспехах или без... Какие угодно условия выставьте - и я с клинком либо алебардой...
- Довольно! - прервал его король.
И снова - странный блеск мелькнул в глубине его глаз...
Говорили в старину: спаси нас, Всевышний, от милости сильных мира сего пуще, чем от гнева их...
35
Дункан замер, оборванный на полуслове.
- А секирой - владеть умеешь? - уже не просто страсть - почти мания горела в глазах у короля. Это столь так явно не соответствовало его сану, что собеседник его сразу же почувствовал себя более свободно.
И напрасно!
Потому что, когда властитель позволяет себе нечто, ему не подобающее, - это обычно не знак доверия, а знак беды.
Горе тому, кто этого не поймет!
Дункан пожал плечами:
- Алебарда - секире сродни, сир! Приказывай!
- Не замедлю приказать... - Джемс поднялся с места, снова сел, опять привстал. Нервная дрожь била его...
- Ни разу не видел я настоящего секирного боя... Уже много лет, как есть у меня один боец - но долго, очень долго не удавалось мне найти ему пару! Ты - первый из моих подданных, кто согласился!
(Конечно, для такого дела требуется согласие. Во всяком случае, от подданного благородных кровей. А неблагородному - не дашь никогда такого задания...
А приказать шотландскому дворянину можно лишь после того, как сам он изъявил согласие).
Дункан такое согласие дал. Но оба они понимали, что такие вещи даром не делаются.
- Чего хочешь ты взамен, мой подданный? Говори - не поскуплюсь...
- Тебе не придется скупиться, сир... - Дункан уже обращался к Джемсу на "ты", потому что они перешли некую грань, разделяющую подданного и короля.
- ...Не придется, так как просить я буду не "сколько", а "что".
- И что же ты будешь просить? - на сей раз не страсть, не желание было в этом вопросе - а настороженность...
- Не бойся, сир... Моя просьба тоже не составит тебе ни труда, ни опасности. Мне нужно задать несколько вопросов одному из Мастеров, состоящих при твоем дворе. А ты - отдай ему приказ, чтобы отвечал он правдиво!
- Есть ли у тебя основания сомневаться, что он и без моего распоряжения будет отвечать правдиво?
- Пожалуй, нет. Но ты все-таки этот приказ отдай. Это - моя цена.
- Твоя цена? - резко переспросил Джемс. Давно уже никто не осмеливался говорить с ним так.
- Да, моя цена, - Дункан кивнул спокойно и твердо.
И король, подумав, кивнул в ответ, соглашаясь с его правотой. За необычное дело - необычная плата.
- Имя Мастера? - спросил Джемс теперь тоже спокойно.
- Мак-Фуад.
- Этерскел Мак-Фуад? - брови короля поползли вверх.
Дункан тоже не смог сохранить на своем лице маску безразличия. Но почти сразу же он овладел собой.
- Малое имя его не знаю. А имя клановое - Мак-Фуад.
- Н-ну, хорошо... - уголки губ Джемса тронула легкая усмешка.
- Если будешь после боя в состоянии задавать вопросы - то задашь свой вопрос ему. И ответит он тебе - или я не король!
Недаром жаждал король насладиться зрелищем секирного боя. И недаром жаловался, что трудно было найти ему на это охотников.
Секира - символ славного прошлого Шотландии. Именно славного. Но именно прошлого.
Еще во времена прадеда, даже деда Джемса VI, каждый тан выводил в поле сотни секироносцев. А теперь для подсчета численности войска - уже другие мерки требуются.