— Да. Сейчас для тебя есть вещи, которые намного важнее. Смотри внутрь себя и осознавай собственное "я".
— Как же мне это делать, если я — не "я", а наблюдатель, — придрался Конан.
— А ты представь, что наблюдатель — это я.
Перехватив бессмысленный взгляд Мак-Лауда, Рамирес успокоил его:
— Ну, пускай «ты». Какая разница?
— Это сумасшествие, — подвел итог беседы Конан.
— И ты больше ничего не можешь сказать по этому поводу?
— Больше ничего. Только одно мне непонятно. Какое отношение имеет весь этот бред к умению воина владеть оружием и поражать врага?
— Это научит тебя не проигрывать, — объяснил самозваный учитель.
— То есть как не проигрывать?
— Очень просто. Представь себе, что ты — это я. И проиграл я. Может, так тебе будет легче? Тебе покажется, что поражение не твое, а значит, его просто нет. И главное — не огорчайся по этому поводу.
— Это бред. Чье-то поражение всегда есть.
— Нет, поражения никогда нет, потому что никогда нет боя.
— Что? — Конан чуть не подавился элем. — Все, что ты мне сейчас сказал — чистой воды идиотизм. Глупость. Ты отрицаешь очевидные вещи. Что ты твердишь? Я — это ты, ты — это я. Этого никто не сможет сделать. Ясно?!
— Ты все-таки хэгиш, — тяжело вздыхая, сказал Рамирес.
Солнце причудливыми бликами прорывалось сквозь густую крону дубов, бросая солнечные зайчики на небольшие кусты и редкую траву. Холодные струи пота стекали со лба Конана, заливая глаза. В ноющих от усталости мышцах гудела каждая клеточка, делая зажатый в руке меч бесполезной неподъемной железякой, непригодной для защиты, а тем более для нападения. Подняв на Рамиреса усталый взгляд, Конан смущенно улыбнулся.
— Попробуем еще раз, — утешил его Рамирес, занеся лезвие над головой и описывая им резкий полукруг.
Понимая, что он так и не сможет оторвать меч от земли, Мак-Лауд упал на колени, уворачиваясь от клинка, который пронесся над его головой.
Рамирес чуть заметно кивнул и как-то растерянно остановился. Вдохновленный его одобрением, а еще больше — беспомощной позой, Конан словно обрел новые силы. Он быстро сгруппировался, одним прыжком поднялся с колен и собрался было броситься на улыбающегося Рамиреса, но в этот миг дерево, стоявшее слева от него, заскрипело, качнулось и начало медленно падать, разбрасывая во все стороны гнилые сучья и обломанные ветки. Многокилограммовое бревно придавило Конана к земле.
— Ты дьявол, Рамирес! — простонал от собственной неосторожности Конан, с трудом выползая из-под ствола.
Левая рука безжизненной плетью висела вдоль туловища.
— Тринадцать тысяч сто, — смеясь, прохрипел Рамирес. — Юбилей. Поздравляю.
— Что ты все считаешь?
Конан потрогал сломанное плечо. Он никак не мог привыкнуть к ощущениям, возникающим при регенерации. Раздробленные кости срастались, мышцы восстанавливали свою первоначальную форму. Ощущения были такие, словно под кожей копошится целая армия каких-то цепких кусачих жучков с острыми коготками на лапках. Больно и щекотно. Отвратительно. Но полезно.
— Именно столько раз ты сказал, что я дьявол, — пояснил Рамирес. — Я хочу знать, когда тебе это надоест. Вот и считаю.
— На этот раз была чистая случайность… — начал было оправдываться Конан, но внезапно замолчал, и его взгляд упал на гладкий срез ствола. — О-о-о, нет! Ты действительно Дьявол!
— Тринадцать тысяч сто один, — со вздохом заметил Рамирес, опускаясь на траву и начиная по своему обыкновению хохотать.
Великолепный длинный выпад ушел в пустоту, и Конан с трудом удержал руку с мечом. Этот смертоносный порыв остановил звон катаны о шотландский металл. Клеймора замерла, а вместе с ней и Конан, но было поздно. Холодное лезвие катаны касалось затылка. Конан разжал руки, роняя меч.
— Но как? Черт!
— Все та же ошибка, Мак-Лауд. Никогда не пытайся нанести удар во всю длину клинка. Не горячись, — спокойным голосом объяснял Рамирес.
После почти получасовой непрерывной тренировки он сохранял ровное дыхание, словно биться мечом для него было так же естественно, как и дышать.
Конан вновь встал в стойку и, как только испанец шевельнул лезвием, обрушил на него сокрушительный удар сверху. Лезвие клейморы вновь с шумом вспороло пустоту. Конан потерял равновесие и полетел на холодные гранитные плиты перед своим полуразрушенным жилищем. Звериный рык отчаяния вырвался из его груди.
— Опять лишнее, — Рамирес насупился. — Веди себя с честью.
Конан попытался подняться, но, запутавшись в разлетевшихся складках заколотого на груди, как плащ, пледа, вновь растянулся на земле.
Сидящая на ступеньках девушка чуть не выронила из рук клубок пряжи. Ее веселый смех запрыгал по двору, как частый град из набежавшей тучки.
Краска стыда залила лицо Конана. Крепко сжав кулаки, он, словно пружина, подскочил в воздух, но снова запутался и упал.
— Герда, я тебя прошу! Перестань! Пожалуйста!.. — жалобно простонал он.
Рамирес повернулся к ней и, строго наморщив лоб, погрозил пальцем.
— Женщина не должна смеяться над воином. Это не делает ей чести, — проговорил он, и больше ни на мгновение не задерживая на ней внимания, обратился к Конану: — Ты опять собираешься меня убить и ненавидишь. А это ни к чему не ведет. Поймешь ты это когда-нибудь? Ладно, с сегодняшнего дня я дам тебе новое задание. Пойдем.
Огромные вековые дубы покачивали могучими ветками и скрипели на ветру, ломая желтые соломинки солнечных лучей. Лес становился все темнее и темнее, свет с трудом пробивался сквозь густые кроны лесных исполинов. Звуки шагов пытались взлететь, но, запутавшись в листве, гасли, становясь с каждой минутой все глуше и тише.
Неожиданно плотный темно-зеленый полумрак взорвался режущим глаза солнечным светом. Перед глазами возникла огромная поляна, идеально круглая, сплошь поросшая высокой густой травой, доходившей Конану почти до пояса. Посредине поляны красовался гигантский пень не менее трех с половиной ярдов в поперечнике. На идеально ровной поверхности спила не было видно ни одной царапины или трещины, ни одного, даже самого маленького, пятнышка гнили или плесени, хотя само дерево исчезло достаточно давно. Пень был серого цвета.
— Господи, — прошептал Конан, осторожно касаясь пальцами потемневшей древесины, — что здесь росло? Что это было за дерево и куда оно исчезло? Посмотри, Рамирес, ни обломков, ни щепок, ни срубленных веток, какие всегда бывают на месте вырубки. Ничего. И еще… Как его отсюда вывезли?
Лес плотной стеной окружал поляну, словно не решаясь вторгнуться в заповедные пределы. Или, может быть, он охранял это чудо? И Конан с Рамиресом были первыми за многие десятилетия, попавшими сюда. А может быть, даже просто первыми?!
— В каждой стране есть нечто подобное, — присаживаясь на край пня, проговорил Рамирес, — у каждого народа. Но не каждый может, а главное, не каждый умеет этим пользоваться. Это дар Бога, это источник жизни.
— Что же здесь росло? — Конан присел рядом.
Ощущение торжественности и значительности момента охватило Конана, он вдруг почувствовал, что ничтожен и мал, бесконечно одинок в этом огромном мире. Страх коснулся его тела липкими холодными пальцами — и оно задрожало. В холодном море этой нервной дрожи растворялся разум; еще немного — и переставший владеть собой Конан взвыл бы, как…
— По преданию, — голос Рамиреса вырвал его из склизкой бездны, — здесь росло дерево, давшее жизнь всему лесу. Не только этому лесу, а всему лесу на территории Английского и Шотландского королевств. В те времена еще не было даже эльфов и водяных. Так гласит легенда.
— Но куда же оно пропало?
— Говорят, из этого дерева были сделаны трон и стол короля Артура. Но в эту легенду я почему-то не верю, — усмехнулся Рамирес.
— Подожди, — Конан задал еще один вопрос: — А откуда ты узнал об этом месте? Кто тебе рассказал о нем? Ты ведь приезжий, и все это время жил с нами…
— Никто мне ничего не рассказывал, — улыбнулся испанец. — Ты же можешь найти ручей в лесу, когда хочется пить?