Однако на эти проклятья он потратил не более нескольких секунд. Вскоре у него появился другой повод проклинать мезанцев — и на этот раз вслух.
— Чего вы ожидали — слабоумные! — используя Кощеев? Не могу поверить, что кто-то оказался достаточно глуп, чтобы считать…
Но он не позволил себе слишком долго заниматься этим бесполезным занятием. Во-первых, мезанец на другом конце линии связи отнесся к его вспышке с безразличием. Во-вторых, сам Дюркхейм всегда понимал, что его план слишком сложен, чтобы быть уверенным в успехе. Поэтому, с самого начала, он разработал аварийный выход.
Закончив разговор с мезанцем, Дюркхейм около часа провел уставившись в потолок своей спальни. Включить свет он не потрудился. Темнота помогала ему в концентрации внимания, а он тщательно обдумывал каждый из предстоящих ему шагов.
Затем, придя к выводу, что всё сработает, он даже смог поспать. Недолго, к сожалению. Проблема была не в том, что Дюркхейм не мог заснуть, — с этим у него никогда не было проблем, — а просто в том, что ему пришлось переставить будильник на более раннее время. Надо было явиться на работу с первыми лучами солнца, чтобы успеть всё подготовить.
Хелен не понадобилось много времени, чтобы найти логово неудачно напавшей на неё троицы, даже двигаясь с максимальной осторожностью. Это место находилось менее чем в ста метрах, сразу за поворотом канала.
Она потратила пять минут на его изучение, прежде чем красться дальше. Это было именно “логово” — жилище больше подходящее животному, чем человеку. Постройка, подпирающая наклонную стену канала, напомнила ей птичье гнездо. Сделанное очень большой и очень небрежной птицей. Лачуга — даже этот термин был для неё слишком хорош — была собрана из разнообразных кусков и обломков, скрепленных набором проволок и веревок. Высоты ей, в самом высоком месте, не хватило бы, чтобы выпрямится даже невысокому взрослому. От стены до стены было не больше четырех с половиной метров. С её стороны отверстий не было, поэтому Хелен предположила, что каков бы ни был вход в неё, он был с другой стороны.
Она колебалась, но не очень долго. Вода подходила к концу, то же самое, достаточно вскоре, должно было случится с пищей. В лачуге могло что-то найтись, как бы непрезентабельно оно ни было. Кроме того, у неё не было другого выхода, кроме как идти дальше — если только она не хотела повернуть обратно, навстречу похитителям — и она вполне могла исследовать хижину по дороге.
Приняв решение, она подбежала к лачуге. Быстро и почти бесшумно. Если внутри затаились ещё люди, она не видела причины давать им предупреждение больше неизбежного. Она была уверена, что справится с одним или двумя. Если их больше — убежит.
Но в лачуге не оказалось ни одного человека, представлявшего для неё опасность. Вместо того, она обнаружила нечто неимоверно более опасное — моральную дилемму.
Мальчику, на её взгляд, было, скорее всего, не больше двенадцати. Трудно было сказать, поскольку под лохмотьями были сплошные синяки и торчащие от истощения кости. Девочка была, вероятно, одного с Хелен возраста, но определить это было ещё труднее, несмотря на то, что одежды на ней вообще не было. Она была не столько покрыта синяками, сколько казалась одним сплошным синяком.
Хелен откинула грязное одеяло и провела быстрый осмотр. При этом, несмотря на краткость осмотра, он был одновременно тщательным и довольно квалифицированным. Её отец в своё время проследил, чтобы Хелен научилась оказывать первую помощь.
Закончив осмотр, и несмотря на понимание, что жизнь её только что изрядно усложнилась, Хелен почувствовала облегчение. По правде говоря, неимоверное облегчение. Меньше получаса назад, впервые в жизни, она убила человека. Несмотря на концентрацию на собственном затруднительном положении, какая-то часть души Хелен с тех пор без умолку вопила. Теперь она замолкла. Замолкла и успокоилась. Если кто-то из людей и заслуживал смерти, так те трое.
Когда Хелен вошла в лачугу, мальчик тихо вжался в стену и уставился на неё громадными как блюдца глазами. В конце концов он заговорил:
— Ты не будешь бить мою сестру, правда? — прошептал он. Взгляд его светлых глаз переместился на избитую фигуру, лежавшую на тюфяке. Девочка была в сознании, но смотрела на Хелен через щелки прикрытых глаз, как будто её слепило солнце. — Не думаю, что Берри сможет выдержать больше.
Он начал плакать.
— Я не знаю, сколько мы здесь. Кажется вечность, с тех пор, как они поймали нас. Мы просто искали еду. Мы не собирались красть её у них, честно. Я пытался объяснить им.
Хелен услышала, как девочка что-то прошептала и наклонилась к неё.
— Уходи, — прозвучали слова. — Они скоро вернуться.
Хелен помотала головой.
— Они мертвы. Я убила их.
Глаза девочки распахнулись.
— Врешь, — прошептала она. — Зачем ты врешь?
Хелен взглянула на мальчика.
— Как тебя зовут?
— Ларенс. Обычно меня называют Ларсом.
Хелен отрывисто кивнула.
— Пройди по каналу, Ларс. — Она указала направление. — Туда. Сразу за поворотом.
Он колебался не больше нескольких секунд. Затем, прошмыгнув как мышка, он выскочил из лачуги. Пока Хелен ждала его возвращения, она сделала что смогла, чтобы помочь Берри. Смогла она немногое, только найти немного еды и обтереть с неё грязь самой чистой тряпкой, какая только нашлась. К счастью, хотя пищи было немного, воды в бутылках было достаточно, чтобы часть её можно было использовать, чтобы намочить тряпку.
В процессе, за исключением шипения, когда Хелен задевала особо болезненный участок, Берри хранила молчание. Девочка была очевидно слаба, но главный страх Хелен — что пострадал её разум — вскоре оказался несостоятельным. Как могла, учитывая её состояние, Берри старалась помочь, двигая конечностями и туловищем, подставляя их тряпке.
Однако не вызывало сомнения, что девочка была не в состоянии идти. Хелен задалась вопросом, что заставило Ларса так задержаться. Но пока ждала его, начала искать из чего можно было бы сделать носилки. Или, по крайней мере, волокушу — она не была уверена, что Ларс окажется достаточно силен, чтобы удержать носилки.
— Что ты делаешь? — прошептала Берри, видя как Хелен разбирает часть лачуги. Та нашла два прута, которые на её взгляд могли послужить основой. Хелен не представляла, что они представляли собой раньше, и даже из чего были сделаны. Из какого-то искусственного материала, который она не распознала. Но при том, что они были немного гибче, чем она бы предпочла, пруты были примерно подходящей длины и Хелен сочла — понадеялась — их достаточно прочными.
— Нам придется уходить отсюда, — объяснила Хелен. — За мной погоня. Люди не лучше тех трёх. Даже хуже, наверное.
Новость заставила Берри сесть. Как минимум попытаться. Необходимое усилие было для неё чрезмерным. Но, опять-таки, это служило доказательством того, что её сознание работает нормально.
— Если ты — с Ларсом — сможешь протащить меня где-то две сотни метров, там будет переход в другой канал. И дальше — не далеко — ещё один. Он ведет вверх, а потом вниз. Это будет трудно. Я постараюсь идти, но скорее всего меня придется нести. Но если доберёмся, там будет прекрасное место, чтобы спрятаться.
Казалось, на секунду её избитое лицо осветило что-то вроде гордости.
— Это моё секретное место. Моё и Ларса. — и тише: — Это особое место.
Хелен уже пришла к выводу, что её придется взять обоих детей с собой. По правде говоря, “решение” было автоматическим — даже при том, что она понимала, что практически теряет все шансы на успешный побег. Только сейчас она поняла, что Ларс и Берри будут не только обузой, но и ценным приобретением. Она была вполне уверена, что они были двумя из небольшой орды беспризорных детей, которые, говорят, обитали на нижних уровнях Петли. Отверженные из отверженных. Они должны знать эти места — как минимум ближайшие окрестности — так же хорошо, как мышь знает все лазейки и потайные места. С ними Хелен будет двигаться медленнее, но, по крайней мере, больше не в слепую.
Она услышала, что Ларс вошел в хижину.