– Мара Макдугалл, я говорил тебе, что хотел просить твоей руки в традициях Хайленда и делаю это сейчас, – заговорил он, и его голос заглушал звуки одобрения. – С благословения твоего отца и при этих свидетелях, я говорю тебе, что хочу, чтобы ты принадлежала мне.
Его глаза были полны любви.
– Примешь ли ты меня, Леди Рэйвенскрэйга?
– О, да! – Мара следила за тем, как он надел на ее палец кольцо, выглядевшее как средневековое. – Я буду любить тебя в этот день, в эту ночь и во все наши остальные дни до бесконечности, Лэрд Рэйвенскрэйга.
Пронзительный визг волынки Эрчи закончил этот пикантный момент, когда тот материализовался рядом с ними, блестя глазами и надувая красные щеки. Среди всеобщего возбуждения никто не заметил его нетрадиционного появления, и что Алекс и Мара воспользовались возможностью и сбежали.
– Итак, – заговорила через некоторое время Мара, шагая по безлюдной дорожке к замку. – Где ты взял это кольцо?
– Оно тебе не нравится?
– Нравится, – ответила она. – Но оно выглядит как средневековое. Так и есть?
Он кивнул.
– Наколдовал на кейли, – с довольным видом признался он. – Я создал его в тот момент, когда узнал, что твой отец одобряет наш союз.
– Он тебе действительно нравится, не правда ли?
– Ну, да, – согласился Алекс. – Здорово было наблюдать за ним в таком приподнятом настроении. У него большие мечты, и он видит сердцем. Настоящий горец, даже если и не родился на Шотландской земле.
Он бросил на нее быстрый взгляд.
– Ты была так добра, назвав меня лэрдом. Он будет слагать истории об этом. Хайлендский лэрд в качестве достойного сына!
– Но ты лэрд Рэйвенскрэйга! – произнесла она, как будто думала именно так. – Разве твой король не даровал тебе грамоту, жалующую эти земли и собственность?
– Ох, любимая, – он привлек ее в свои объятия. – Это было и прошло. Забыто.
– Ну, а я это не забыла. – Она отошла от него и достала тонкий пакет из кармана пиджака. – Мой подарок тебе на помолвку.
– Милая, что это такое? – его руки затряслись, а перед глазами поплыло, когда он вскрыл пакет и вытащил официальный пергамент, новый, но выполненный в стиле его времени. С красными восковыми печатями и ленточками.
Это был документ, подтверждающий право собственности.
Точно такой же, как и его средневековая грамота – дарующая ему полные права и титулы на Рэйвенскрэйг и его леди.
У Алекса защемило сердце.
– Во имя всех святых, Мара, что ты сделала?
– Только то, что должно было быть сделано около семисот лет назад, – она поднялась на носочки и поцеловала его. – Это совершенно законно. Почему, ты думаешь, поверенный Комб здесь? Он все подготовил.
Алекс сжал ее в сокрушительных объятиях. Его мир был так прекрасен, как он не мог и мечтать.
– Я не знаю, что сказать.
– Тогда не говори ничего. – Ее рука заползла под споран и сжалась. – Просто люби меня.
Его глаза потемнели.
– Я это буду делать.
– Всегда?
– О-о-о, да, – пообещал он. – Пока мы живы, и даже дольше.
Она отстранилась, чтобы посмотреть на него:
– На твоем пледе? В вереске?
– И это тоже, – согласился он, сжимая руки вокруг нее. – Так часто, как пожелаешь.
А потом он закрыл глаза и улыбнулся.
Жизнь стала неописуемо замечательной.
И ему не терпелось начать жить.
Эпилог
Уан Керн Авеню
Филадельфия, год спустя
Презентация изданной Хью Макдугаллом книги по семейной истории «Потомки шотландских горцев» была в самом разгаре к тому времени, когда Алекс сумел вытащить себя из постели и присоединиться к впечатляющей грандиозной вечеринке, проходящей в гостиной его тестя, увешенной пледами.
Помимо пледов, стены гостиной были оклеены большим количеством того, что походило на книжные обложки. От такого ошеломляющего вида у Алекса закружилась голова, когда они с Марой прибыли прошлой ночью из Шотландии.
Все еще чувствуя легкую тошноту, он сильно сдавил виски пальцами, теперь зная, что он мучился от того, что называется расстройством биоритмов. Недуг совсем не волновал его, учитывая, какой мучительной оказалась поездка.
Он не мог поверить, что позволил своей любимой жене убедить его совершить такое кошмарное приключение. И хотя они пробудут здесь две недели, он был совершенно уверен, что не изменит своих мыслей о путешествии самолетом к тому времени, когда эти четырнадцать дней истекут, и у них не останется выбора, кроме как подняться на борт другой летающей машины.
Конечно, он не позволил себе показать свой страх.