Сесилия искоса поглядывала на сидевшего рядом с ней молодого горца. Тот вдруг взял с большого блюда кусок жареного гуся и положил его на тарелку девушки. Для такого стройного и подтянутого мужчины, как он, сэр Артан занимал слишком много места. Каждый раз, когда он как бы случайно касался Сесилии ногой, девушка отодвигалась от него, пока в конце концов не оказалась на самом краю скамьи. Но мужчина снова и снова прижимался к своей соседке ногой. Внезапно Сесилии пришла в голову сумасбродная мысль: если так пойдет и дальше, то дело закончится тем, что она окажется на коленях у молодого человека. Представив, что действительно сидит на коленях у красивого горца, Сесилия почувствовала какое-то непонятное волнение. Она не могла понять, почему при этой глупой мысли ощутила в груди странное тепло. В конце концов, Сесилия пришла к заключению, что именно такие чувства обуревают невинную девушку, когда она испытывает дьявольское искушение. Поэтому, не желая грешить, она заставила себя сосредоточиться на большом куске гуся, который горец положил в ее тарелку.
– Кушайте, дорогая, – приговаривал Артан. – Вам понадобится много сил.
Тщательно пережевывая кусок мяса, Сесилия гадала, что имел в виду их гость. Действительно, что он хотел сказать? Да, она довольно хрупкая на вид, но не такая уж слабая…
– Почему вы считаете, что мне понадобится много сил? – спросила Сесилия.
– Потому что легко предположить: во время празднеств вы по крайней мере две недели будете заняты с утра до вечера. Потом начнется само свадебное торжество, а потом, разумеется, – первая брачная ночь.
«Первая брачная ночь!» – холодея, подумала Сесилия. Все это время она отгоняла любые мысли о первой брачной ночи с сэром Фергусом. Она просто не желала об этом думать. И зачем только сэр Артан напомнил об ожидающем ее ужасе? Девушка постаралась думать о чем-то более приятном, однако из этого ничего не получилось. Немного помолчав, она спросила:
– Это правда, что мой дядя при смерти?
Артан улыбнулся и пожал плечами:
– Ему уже шестьдесят лет, и он болен.
Сесилия нахмурилась и тут же почувствовала, что ее глаза наполнились слезами. Она целую вечность не видела дядюшку, и за все эти долгие годы он не выказывал особого желания иметь с ней дело. Девушка постоянно убеждала себя в том, что этого и следовало ожидать, ведь она не мужчина и не могла бы стать его наследницей. Но, убеждая себя, она, очевидно, не особенно преуспела в этом, потому что сейчас, думая о том, что дядюшка, возможно, вскоре покинет этот мир и она его больше никогда не увидит, Сесилия чувствовала, что ее сердце наполняется глубокой печалью.
– Разве это не естественно? Человек хочет, чтобы в последние минуты его жизни рядом с ним были любимые люди, – тихо проговорил Артан, внимательно глядя на соседку.
– Любимые люди? – переспросила Сесилия, и в ее голосе Артан услышал затаенную обиду, – Разве он меня любит? Если бы он в самом деле питал ко мне какие-то чувства, то непременно написал бы мне хоть строчку или приехал бы в гости.
– А почему вы так уверены, что он вам не писал?
– Потому что я никогда не получала от него ни единой весточки. Ни единого словечка. И уж конечно, он ни разу в жизни не приезжал в гости и не приглашал меня к себе.
В голосе девушки слышались горестные нотки. Если бы Артан мог предоставить хоть какое-то подтверждение того, что опекуны сделали все, чтобы разлучить ее с Ангусом… тогда уговорить Сесилию расстаться с ними не составило бы труда. Но подобные доказательства не так-то легко добыть. И все же Артан решил, что обязательно займется поиском таких доказательств. Надо же ему чем-то занять себя, пока он гостит в Данбарне.
– Очень странно, – пробормотал молодой горец. – Странно, потому что мне прекрасно известно: Ангус не раз писал вам. Но он мог бы приехать сюда только в одном случае – если бы вам грозила серьезная опасность. Видите ли, он недолюбливает людей с равнины.
– «Недолюбливает» – слишком мягко сказано, – возразила девушка. – Говорят, он терпеть не может равнинных шотландцев.
– Но ваш отец ему нравился, верно?
– Да, наверное, – в задумчивости протянула Сесилия. Она улыбнулась и добавила: – Я помню, что дядя Ангус говорил об отце так, словно папа был таким же горцем, как и он сам. Но дядюшка никогда не менял своего отношения к людям из равнинной части страны. Больший гнев у него могли вызвать только англичане.
– Англичане у всех вызывают гнев и возмущение.
Сесилия чуть не рассмеялась. Молодой горец высказывался слишком уж категорично! Совсем как дядюшка Ангус. «Интересно, – подумала она, – в каком именно родстве он состоит с Ангусом Макрейсом? Ведь дядюшка не послал бы с этим поручением первого встречного…»