Руки Эдуарда приятно сжимали её талию. Вернее, не совсем талию, одна рука мужчины лежала чуть выше линии талии, а другая легко соскользнула вниз, впрочем, не особо нарушая приличия. Вера сделала вид, что ничего не замечает. А вообще-то ей нравилось расположение его рук на её теле.
Пряный аромат его туалетной воды ей тоже нравился, он волновал Верино воображение и слегка опьянял, да, именно опьянял, а не пьянил, как некоторые сильные парфюмерные запахи, особенно если они исходили от мужчин, которые буквально купались в туалетной воде, выливая на себя добрых полфлакона. Вернее, недобрых. И почему это некоторым представителям мужского пола не приходит в голову, что сильный запах, исходящий от них, может травмировать нежное женское обоняние?
– Вера, а вы воспитывались в полной семье? – неожиданно спросил её Эдуард, когда они вернулись за столик.
– Да, – ответила она несколько растерянно и подумала про себя: «Неужели и у этого нет отца». – А вы? – спросила она вслух.
– Меня воспитывал дед, – признался он.
– Дед?
Он кивнул.
– А что же сучилось с вашими родителями?
– Да ничего с ними не случилось, – отмахнулся он, – мои родители живы и здоровы.
– Слава богу! – вырвалось у Веры. – Почему же тогда они вас бросили? – проснулось в ней женское любопытство.
– Вообще-то они не бросали меня, – улыбнулся художник, – просто они геологи, и их практически никогда не было дома.
– Тогда понятно, – с явным облегчением протянула Вера.
«И всё-таки я не ошибся, она добрая девушка», – подумал Эд довольно.
– Хотите, я расскажу вам о своём детстве? – спросил он.
– Хочу, – ответила Вера. Она действительно хотела. Ей было интересно о нём всё-всё.
Обретя в лице Веры искренне заинтересованную в нём слушательницу, Эдуард заливался соловьём.
А Вера слушала, кивала, задавала редкие короткие, чаще всего наводящие вопросы и снова слушала и кивала. Когда он замолчал, часы на импровизированной башне за стойкой бара пробили двенадцать.
– Ой, уже так много времени! – Вера сделала попытку подняться.
– Ну что вы! – удержал он её за руку. – Прямо как Золушка!
– Почему Золушка? – удивилась Вера.
– Просто мне показалось, – рассмеялся он, – что вы боитесь, как бы ваша карета не превратилась в тыкву.
– У меня и нет никакой кареты, – рассмеялась слегка опьяневшая Вера. Она выпила всего два бокала шампанского, но игривые пузырьки ударили ей в голову.
Эдуард не пил, так как был за рулём.
– Вот именно, – подхватил он, – кареты у вас нет! Зато кучер есть! Это я! – он ударил себя в грудь. – И я обещаю вам, что ни при каких условиях не превращусь в крысу.
Вера звонко рассмеялась и тут же прикрыла рот ладошкой. А потом проговорила, блестя глазами:
– А вдруг моё платье превратится в лохмотья?
– Такая красивая женщина, как вы, в любых лохмотьях будет смотреться, как в королевском платье.
– Спасибо, – улыбнулась Вера и смущённо потупилась.
Прошло ещё полчаса, и девушка всё же настояла на том, чтобы Прилунин отвёз её домой.
Колёса автомобиля неслышно скользили по дороге притихшего ночного города. Эдуард краем глаза рассматривал отражавшееся в зеркале лицо Веры. Ему показалось, что девушка чем-то неуловимо похожа на эту тихую тёплую осеннюю ночь. Ему хотелось остановиться возле парка, вывести Веру из машины и долго и страстно целоваться с ней под скупыми лучами убывающей луны. Но он понимал, что не место и не время. Обольстить Веру с наскока не получится. Впрочем, если подумать, то и ему самому это неинтересно. Эдуарду хотелось, чтобы история их любви была не только красивой, но и долгой.
– Куда дальше? – тихо спросил он, когда они миновали парк.
– Прямо, – ответила она, – потом налево и под арку.
Ехать пришлось не более трёх минут.
– Мой подъезд в середине, – прошелестел её тихий голос.
И он затормозил возле бровки. Имей он такую возможность, он довёз бы её до самой двери.
Невольно ему вспомнился один из рассказов О’ Генри, в котором приехавший из провинции американец поднялся по ступеням лестницы в подъезде прямо до двери своего приятеля. Эд улыбнулся.