Правда ведь, неплохо? Одни рифмы чего стОят! Но какая-то весьма критично-настроенная дама — быть может, как и я, не находящая ни в чём утешения, подвергла в той же Книге отзывов мой стишок резкому осуждению, назвав его развязным, циничным и ещё каким-то. И, вполне вероятно, была права.
В столовой трижды в день я встречался за столом с молчаливым седоватым человеком, который, как я слышал краем уха, писал прозу и стихи о войне и сам в ней участвовал. (Что не извиняло его за то, что он ни разу не поздоровался и не пожелал приятного аппетита.) И я как-то подумал, глядя на него, что и мне надо бы, может, о ней написать. О войне, то есть. Почему нет? Но чтО и, главное, кАк?
Конечно, я о ней уже немало читал. Мне нравилось, что и как писали Константин Воробьёв, Виктор Некрасов, Булат Окуджава… (Кондратьев, Астафьев, Богомолов тогда ещё не издали своих книг о войне.) А то, что писали о войне Симонов, Шолохов и многие другие, меня не слишком интересовало: это было, главным образом, «о подвигах, о славе», а не о том, что называется у идеалистов разного толка «неповторимым и бессмертным Божественным началом» — сиречь, душой, а у обыкновенных людей — внутренними переживаниями.
Кстати, пришедшуюся мне по душе небольшую повесть о войне «Будь здоров, школяр» Булата Окуджавы я прочитал ещё в самом начале 60-х в альманахе «Тарусские страницы», вышедшем под эгидой К. Паустовского в Калуге и вскоре в пух и прах разруганном официальной критикой. За что? Видимо, за то, что недостаточно отразил героизм нашей советской жизни и нашего советского человека. В том числе, во время войны… А вообще, обычному человеку понять невозможно, читая этот тарусский сборник, чем не угодили его составители и авторы высокому идеологическому начальству? Всё там, вроде, было — и слащавый очерк о доблестном агрономе из калужского колхоза имени Сталина; и то же самое — о кукурузоводе и делегате XXII съезда партии, который героически готовился к поступлению в техникум; и о не менее героической старушке, всю жизнь проработавшей в поле, а также телятницей, дояркой и птичницей; о директоре и о парторге сельской школы, которые… Словом, всё, что надо, было, хотя и не очень вязалось с общим литературным направлением сборника. Однако управителям наших дум этого, видно, мало: они хотят, чтобы и в стихах Цветаевой, Заболоцкого, Самойлова, Коржавина, и в прозе Паустовского, Трифонова, Казакова — везде, чуть ли не из каждой строки лезли слова и мысли о советском, советском, советском… Сами при этом не зная толком, чтО оно такое, их «советское», но смутно догадываясь, что оно должно означать абсолютное единомыслие с их пониманием жизни, согласие с их ощущением правды и неправды, добра и зла, справедливости и несправедливости… (Эти банальнейшие строки пишу на тот фантастический случай, если мои писания попадут вдруг на глаза кому-то из юного поколения «наших», а также «ваших» и «ихних»…)
В этом же сборнике я с интересом прочитал свежую, на мой взгляд, повесть неизвестного мне автора по фамилии Балтер. Борис Балтер — «Трое из одного города», часть I. И сразу захотелось прочитать часть II…
И надо же такому случиться: здесь, в Малеевке, после нескольких дней полного молчания за обеденным столом мой сосед пересел, не раскрывая рта, за другой стол, а за моим появился высокий плотный мужчина с красивой волнистой копной седых волос и строгим лицом, но вполне способный здороваться и разговаривать. Первым делом он сказал, что зовут его Борис Балтер. Мы разговорились, и вскоре я уже знал, что у него тоже есть собака — сибирская лайка по имени Гек, и что живёт он с женой и сыном в районе метро «Сокол», но ожидает квартиру в писательском доме на Красноармейской улице. (Почти рядом с нами, сказал я.) И ещё я узнал, что его повесть «Трое из одного города» стала теперь называться «До свидания, мальчики» — по строчке из песни его друга Булата Окуджавы; что в повести уже две части, что пьеса по этой повести идёт в театре на Малой Бронной, а кинофильм уже давно прошёл по экранам. Недавно я написал совсем другую пьесу, добавил он и предложил, если я хочу, прийти к нему, когда будет её читать здесь.
Я был на читке, и пьеса (называлась она «А у нас во дворе…») понравилась. Понравилась и Галя — знакомая Бори, с которой тот приехал сюда из Москвы, — темноволосая, милая, очень женственная женщина. (Намеренно прибегаю к тавтологии, чтобы подчеркнуть её приятность во всех отношениях. С Галей мы продолжали дружить и после ранней смерти Бори, вплоть до её кончины.)
Знакомство с Борей быстро перерастало в дружбу. Он был из тех, кто умел дружить и открыто шёл на дружбу, не навязываясь при этом сам, но и не рождая у другого человека ощущения, что тот набивается к нему в приятели. Хотя характер у него был нелёгкий, а вскорости ещё отяготился серьёзной болезнью сердца. Страдать от него больше всего приходилось бедной Гале.