ГЛАВА 7. Почти всё о моём брате: любовь, поднятие целины, агентурная деятельность; суждения и мысли о самом разном… Малеевка — ещё один подмосковный Дом «созидания». Новые знакомства. «До свиданья, мальчики» — здравствуй, Боря Балтер
1
Почувствовал: времени в обрез, а значит — пора всерьёз обратить на него внимание и рассказать о нём побольше. А ещё лучше — попросить его самого поведать о себе и поместить его сочинение в этой главе, выдав за своё. Тем более: имею на это полное право, ибо ровно шестьдесят лет назад он сделал то же самое со мной… О ком говорю? О родном брате. Так что мой акт плагиата всего-навсего немного запоздавшая месть.
О том, что сделал он, я когда-то рассказывал, но вкратце повторю. На дворе стоял 1951-й год (если помните такой). Я был ещё бедным студентом, пытающимся выбиться в небогатые литераторы, и только-только начал подрабатывать переводом стихов для газет и журналов. А какие там нужны были стихи — сами можете догадаться: о борьбе за мир, о вселенской победе ленинско-сталинских идей, о… Хватит и этого… И ещё был спрос, как, в общем, и сейчас, на стихи «дАтские», то есть к определенным датам (и событиям). А летом того года такое событие как раз было: Берлинский фестиваль молодёжи. В Радиокомитет, в редакцию вещания на Индию и Юго-Восточную Азию, где работал тогда мой брат, среди прочих писем прислали стихи, посвящённые фестивалю. Автор — индийский поэт Чаттопадхайя, писал по-английски. Брат предложил мне их перевести и сунуть куда-нибудь в газету. Деньги были нужны — я собирался в Пятигорск, в гости к нашей родственнице, отдохнуть там после учёбы, работы (в своём же институте — лаборантом на военной кафедре) и особенно после разрыва с Марьяной, с кем мы прожили около шести лет… Разрыва — по моей вине, нелепого, сопровождавшегося тяжёлыми объяснениями, которые чуть было не привели к трагической развязке. (Об этом тоже было уже рассказано.)
Своё переводное творение я осмелился отнести в редакцию «Литературной газеты» на Цветном бульваре, где оставил его густоволосому сотруднику Никите Разговорову. Перед своим отъездом узнал, что оно будет напечатано, и, уезжая, попросил брата позвонить в газету и, если всё в порядке, получить за меня гонорар и выслать в Пятигорск. Что он, спасибо ему, сделал, и я получил по нормально работающей в те годы почте и газету, и гонорар. С трепетом развернув её, углубился в сладостное чтение незабываемых строк, четырежды призывающих:
Насладившись звучанием стиха, я взглянул на подпись: «Перевел с английского…» Но что такое? Опечатка?.. Или… Или это шутка такая? Почему подписано «Е. Хазанов»? Моё же имя пока ещё начинается с «Ю»!.. Ай да братец! Ай да молодец! Позарился на мою славу?.. Хорошо хоть деньги прислал…
Перед тем, как показать номер газеты нашей родственнице Марусе, я чернилами исправил «Е» на «Ю», сказав, что случилась опечатка — это у них часто бывает. Но ведь все пять миллионов тиража не исправишь! А брату в тот же вечер я позвонил с почты, и он объяснил, что поменять инициал пришлось по двум причинам (ни одна из которых не показалась мне достаточно уважительной): во-первых, ему предложили внести два исправления (незначительных, утешил он меня), а во-вторых, при заполнении бланка на гонорар данные брались с его паспорта. Гонорар, оказавшийся больше, чем я ожидал, пролил некоторое количество бальзама на мою душевную рану, но всё равно я долго не мог утешиться. А когда, уже в Москве, кто-то из знакомых предположил, что моё подлинное имя, по-видимому, не Юрий, а Ефим, мои терзания возродились с новой силой…
И вот теперь, шестьдесят лет спустя, я предлагаю брату Жене, чтобы он сам написал для моей книги всё, что пожелает, о себе, но с одним маленьким условием: его опус будет напечатан не от его имени, а от имени автора — то есть в третьем лице: не «я — Женя», а «он — Женя». Но, чтобы хоть как-то утешить его, обещал раскрыть карты и не обинуясь признаться перед читателем, чьим пером (компьютером) созданы строки, которые он прочтёт ниже.
Что и делаю…
Зачем мне всё это понадобилось? Я не пытаюсь ни мудрить, ни изгаляться понапрасну; и это не изощрённый вид мести за прошлое, не способ удовлетворения писательского тщеславия. (Его почти уже не осталось.) Просто я понял, что тема для сочинения под названием «Мой брат НЕня» (последнее слово — не ошибка!) настолько сложна и требует такого количества добавочных раздумий, разъяснений, умозаключений, гипотез и медитаций, что будет более приемлемым и верным именно такой способ изложения…