— Она фанерная?
— Фанерная… А что?
— То, что надо!
Павлик выскочил из-за стола, подал команду и построил звено собаководов.
— Внимание! Сейчас будем отрабатывать заряжание пусковой установки. На боевой позиции работает звено собаководов. Остальным — наблюдать.
Он разбил звено по номерам стартового расчета, минут пять объяснял, инструктировал — и все завертелось. Сначала из двух столов соорудили «пусковую установку» и из третьего стола получилась отличная ТЗМ — «транспортно-заряжающая машина», на которую «стартовики» водрузили ракету. Павлик подал команду: «В боевое положение!»
ТЗМ, урча и буксуя, двинулась на позицию, остановилась точно напротив пусковой установки; новая команда: «Заряжай!» — и расчет стыкует балку: ракета медленно вползает на пусковую установку.
— Готов!
— Готов!
— Готов! — звучат доклады номеров расчета.
— В укрытие!
Возбужденные и счастливые собаководы убежали на свои парты, на их место пришли «космонавты», и все началось сначала. «Разведчики» тоже настояли на участии в боевом тренаже. А потом начались соревнования между звеньями на скорость заряжания.
Дело кончилось тем, что с нижнего этажа прибежала рассерженная учительница и потребовала «сейчас же прекратить безобразие». Она пристыдила Лену, а Павлику сказала, что военному человеку не к лицу устраивать такие шумные, дезорганизующие игры. Впрочем, это уже было несущественно — Павлик отлично знал, что выиграл, что для всего отряда он теперь больше, чем уважаемый человек.
Наступило самое время показать письмо, что Павлик и сделал. Лена прочитала его вслух.
Ответом был всеобщий вопль восторга. Собак ему предлагали наперебой, предлагали всех разом, даже фокстерьера. И тут он впервые пожалел, что у него воинское требование на перевозку только двух собак.
…Назавтра были проводы. С торжественным построением отряда и не менее торжественной передачей двух овчарок «воину-ракетчику ефрейтору Рыбину». Ему также вручили паспорта на собак и красивую дарственную грамоту в коленкоровой папке.
На перроне у киоска «Мороженое» была длинная очередь — Павлик отдал продавщице десятку и велел угостить весь отряд: по две порции «эскимо» каждому.
Они стояли с Леной у вагона, ели мороженое и щурились от солнца, удивленно разглядывая друг друга.
— Вы немножко странный, — сказала Лена. — Вчера вы меня удивили и сегодня тоже.
— Да? — заинтересовался Павлик. — Чем же это?
— Как вам сказать?.. Сначала вы были очень солидным, а потом устроили «шумные, дезорганизующие игры». Сегодня вы застенчивый и щедрый. А в общем получается одно цельное. Помните: «Благородный и бесстрашный, храбрый рыцарь Дон-Кихот».
— Что-то не помню. — Павлик насторожился: нет ли в этом насмешки?
— Это романс Дульсинеи Тобосской, его дамы сердца, — пояснила Лена и посмотрела на Павлика лукаво. — Запомните, вы наш шеф и должны нам писать.
— Обязательно, — кивнул Павлик. — Но и вы отвечайте регулярно. Чтобы письмо на письмо.
— Хорошо, — улыбнулась Лена. — Я согласна.
ВЫШЕ — ТОЛЬКО ЗВЕЗДЫ
Ночью сквозь сон он слышал, как высаживались вчерашние попутчики — пожилые супруги-пенсионеры. Это был, вероятно, какой-то город, потому что в вагон доносилось многоголосье, гулкость большого перрона. И кто-то новый поселился в купе на нижней полке, прямо под ним. Кто-то очень деликатный, нешумный — лишь однажды на столике звякнул ненароком задетый стакан.
Проснувшись утром, он сразу вспомнил об этом и еще вспомнил приглушенное покашливание, два-три вздоха (горестных, как ему показалось) — это он ясно слышал уже потом, перед самым отходом поезда, когда вагон наконец угомонился. Только сейчас ему пришло в голову, что это наверняка была женщина, и, пожалуй, молодая.
Вставать не хотелось. Не хотелось стоять в очереди в туалет среди таких же, как он, помятых со сна пассажиров, чувствуя неловкость, бессмысленно рассматривая зажатое в кулаке жесткое полотенце. К тому же надо было знакомиться с попутчицей. Он не любил знакомства, боялся фальши, которая нередко сопутствует этому.
Причесавшись, Просеков спрыгнул вниз, буркнул «доброе утро» и, надевая ботинки, искоса оглядел попутчицу. Стоя в вагонном коридоре, сумрачно курил и жалел, что не полетел из Москвы самолетом.
Что-то в ней, в попутчице, было примечательное, неброское, но такое, в чем хотелось разобраться поглубже, поразмышлять, чтобы потом, а не сразу, дать оценку человеку. Несуетная аккуратность, присущая, в общем-то, многим женщинам? Пожалуй, да. Она сидела у окна, свежая, собранная, с безукоризненно отглаженным белым воротничком на шерстяной синей кофте.