— Когда? — солдат удивленно повернул голову.
— Ну в тот вечер. Когда забыл в трамвае транзистор.
— Ага… — Кузнецов судорожно глотнул. — С девушкой. А вы откуда знаете?
— Знаю, — вздохнул Просеков. — С влюбленными всегда что-нибудь случается.
— Это точно, товарищ старший лейтенант! — обрадованно подхватил Кузнецов. — Вот у меня с Ленкой чего только не случалось! Знаете, я из-за нее пошел работать в торговую сеть. Получилось такое безвыходное положение. Прямо вспоминать неудобно.
— Ну-ну, расскажи.
— Она в парфюмерном магазине работала. А я туда зашел как-то за мылом — мать послала, и сразу влюбился. Она ведь, Ленка, очень красивая. К тому же там запах такой в магазине — к любви располагает. Я потом раз десять еще приходил: натаскал домой одеколону, зубной пасты — все там покупал. Стану с ней говорить, а она ноль внимания. Но я нашел выход. Как-то гляжу, у них объявление висит: «Магазину требуются продавцы». А я только что десятый класс окончил, осенью — в армию, а летом все равно делать нечего. Вот и решил приобрести профессию. Написал заявление, и на другой день оформили. Ну, а тут уж Ленке некуда было деться.
— Молодец! — рассмеялся Просеков. Интересно, за что он попал на гауптвахту? Наверно, попытался «показать себя»?
— А мне работа нравилась, — сказал Кузнецов. — Интересная. У нас, например, одних лосьонов в ассортименте было около двадцати. Надо уметь в них разбираться, чтобы рекомендовать, кому какой. Или вот духи. Есть такие, в которые входят семьдесят компонентов. Представляете?
— Да, это сложно, — согласился Просеков. — Ну, а Лена тебе пишет?
— Пишет. Вчера сразу три письма получил. Мы ведь с ней помолвлены. Знаете, сейчас возрождается такая традиция. Помолвка — это как бы договоренность.
— Знаю, — кивнул Просеков. — Слыхал.
Машина бежала средь однообразных увалов предгорья, мягко приседая на крутых поворотах шоссе. Шорох колес навевал дремоту, хотелось забиться в угол фургона и вздремнуть на старых брезентовых чехлах. Сквозь слипающиеся веки Просеков смотрел на мальчишеский затылок Кузнецова, на его розовые уши, крепленные веснушками, и чувствовал тихую умиротворенность, какое-то приятное и счастливое оцепенение от сознания, что вот они оба причастны к чему-то общему, очень светлому, и потому так просто и хорошо понимают друг друга.
— Кузнецов, — сказал Просеков, — а ты в губной помаде разбираешься? Была в ассортименте?
Солдат посмотрел удивленно и недоверчиво.
— Была…
— Разная?
— Разная. Даже перламутровая, польская. Но редко.
— У нас ребята больше всего ценят помаду на сиреневой основе. В ней высокая жирность.
— Да, высокая, — кивнул Кузнецов, нахмурясь. Он глядел теперь исподлобья, как утром. Он, кажется, ожидал розыгрыша.
— Да ты не удивляйся! — усмехнулся Просеков, окончательно стряхивая дремоту. — Я говорю вполне серьезно: ребята на точке мажутся помадой, чтоб не трескались губы. Это осенью и зимой, когда сильные ветра. Вот теперь ты, как специалист, будешь нас обеспечивать.
— Запросто! — обрадовался Кузнецов. — Мне Ленка бандеролью любой помады пришлет. Самой что ни на есть импортной.
Просеков представил чуть вывернутые губы Кузнецова густо намазанными синевато-розовой модной помадой и улыбнулся.
— Да, Кузнецов… Был ты парфюмерщиком, а теперь станешь шофером-электромехаником. Учти, это у нас ответственная специальность.
— Не сомневайтесь, — сказал солдат. — Все-таки я целый год занимался на досаафовских курсах. Могу водить и машину и мотоцикл.
— Это я знаю.
Было около четырех часов дня, когда инженер-майор Красоцкий высадил их на развилке. Теперь им предстояло ждать местный рейсовый автобус, чтобы добраться до высокогорного Ахалыка, а оттуда — пешком по тропке — на свою «верхотуру».
Моросил мелкий теплый дождь; недалекие хребты упирались в пасмурное небо, в набухшие тучи. Скалы на окрестных увалах холодно поблескивали черным глянцем.
Минут сорок простояли они, молча ежась под дождем, придавленные глухой горной тишиной.
До аула доехали без приключений, и хотя Кузнецов всю дорогу липнул к оконному стеклу, вглядываясь в фиолетовые сумерки, в Ахалык автобус нырнул неожиданно, скользнув с горки, как на дно прозрачного пруда, расцвеченного праздничными подводными огнями. Из машины вылезли на крохотной каменной площади, вокруг которой сакли-домики таращили любопытные желтые глаза. Эти домики были словно собраны в чьей-то гигантской доброй пригоршне и укрыты здесь от звенящих горных ветров.