– Понимаю. И мой ответ – нет!
Ревокарт по-прежнему мне не верил. Игры капризной девки, думал он.
– Неужели ты надеешься найти кого-то лучше меня?
Его тон чётко давал понять: он сам в вероятность подобного не верит. Говерн насмехался.
– Нет, – ответила я холодно. – Но я думаю, что вы – не тот человек, которого я ищу.
– Глупая, ты станешь носить фамилию Ревокарт! – озверел мужчина. – Тебе решать: согласиться на моё предложение сейчас, по доброй воле, или же…
– Или что!?
У него на скулах заходили желваки.
– Или пожалеешь.
Я вспомнила Мирную Художественную Академию, изображение которой тайком хранила под подушкой; вспомнила свои любимые работы и как мне хотелось, чтобы их выставляли в галереях. Нет, я не намеревалась рисовать приторные медальончики для выводка детей или равнодушного мужа.
– Женой вашей я становиться не собираюсь. Уходите, – сказала я, кивком головы указывая на дверь.
Секунду он стоял на месте, не веря в происходящее. Мы смотрели друг на друга, и в душе каждого копились опасные эмоции. Затем Ревокарт резко вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь, и в доме воцарилась гробовая тишина.
Я присела на диван и уставилась в окно. У меня было ощущение, будто меня раздели, но так и не вернули одежду. На руке красовалось подаренное Ревокартом кольцо – символ моего несостоявшегося рабства. Это кольцо потом было возвращено Ревокарту, и больше я это украшение никогда не видела.
•••
Наивно было полагать, что это конец. Мои проблемы только начинались, и Таир Ревокарт сделал всё возможное, чтобы это было так.
Я не буду рассказывать о пощёчине, которую мне влепил Мафодий. Впервые. И о слезах матери постараюсь на время позабыть. Нет, всё оказалось намного серьёзней.
Нас больше не приглашали на приёмы. Город Древесны (его богатая часть) перестал нас замечать. На зимние каникулы Яну не удалось приехать домой (он не смог вовремя сдать все экзамены и был оштрафован), ну а потом… меня обесчестили.
В тот день я, как всегда, задержалась у наставницы, увлёкшись рисованием. В последнее время искусство было моим единственным утешением, так что для меня это стало обыденным делом – возвращаться домой в сумерках. Да и напряжение в доме не снижалось со дня неудавшегося предложения, так что уроки госпожи Талии воспринимались как отдушина.
«Полгода, осталось полгода», – повторяла я про себя, идя мимо больших домов, похожих на коробки с прорезями, сквозь которые наружу проливался свет.
Раньше мне запрещали возвращаться так поздно, но в последнее время родственники не обращали на меня внимания. Точнее, не обращал Мафодий, а мать была вынуждена молча ему поддакивать.
Я знаю правду: в душе она тоже считала, что я поступила слишком недальновидно, отказавшись от предложения, в противном случае нашла бы способ усмирить гнев Мафодия.
…Они напали уже около рынка. Внезапно из кареты, мимо которой я проходила, выскочили двое мужчин и втащили меня внутрь. Я даже пискнуть не успела. Один зажал мне рот, второй держал за вывернутые за спину руки.
В карете находился ещё третий. Он тоже был в маске, и спокойно сидел в карете, в которую меня впихнули. Подонок всего лишь ждал, когда я буду полностью обездвижена.
Тот мужчина дал команду, и меня усадили на сиденье с противоположной от него стороны и повязали на рот повязку. Мои руки по-прежнему держал один из похитителей.
И тогда третий, сидевший напротив, наклонился ко мне и начал срезать пуговицы на жакете. Первая пуговица, вторая, третья... Было слышно, как они падают на пол кареты, каждый раз вынуждая меня вздрагивать. И так до самого пупка, пока жакет не был полностью распахнут. Затем мужчина взялся за нижнюю рубашку. Разрезал её до ложбинки груди… замер на мгновение… и начал резать ткань дальше.
Когда незнакомец наклонился ко мне, его холодные глаза встретились с моими, заплаканными, и я мгновенно его узнала. А он, казалось, только этого и ждал. Я представила (или же непостижимым способом поняла), как он улыбается под повязкой.
Ревокарт прошёлся ножом по моей руке, и я инстинктивно зажмурилась. В следующее мгновение его рука в чёрной перчатке прикоснулась к щеке – и я быстро распахнула глаза, пытаясь посмотреть на похитителя, вымолить у него… что? В его взгляде не было и капли жалости, лишь твёрдое намерение продолжить развлечение.
Одним чётким движением он разорвал на мне юбку, от самого пола почти до талии, и даже сквозь повязку было слышно, как я вскрикнула. Мучитель расплёл мои волосы, запустив в них огромные ручищи, а затем приблизил нож и срезал прядь.