Я отошла от него к дивану. Села. Мы были в гостиной, большой, уютной. Мягкий белый ковёр простирался как раз по центру комнаты, на нём – два дивана и столик. Если бы я уважала хозяина дома, то сняла бы обувь, а так…
– Что же ты молчишь, уважаемый Таир Ревокарт? Ответь, зачем ты притащил меня сюда? Потому что я стала тебе неинтересна?
Ревокарт стоял на том же месте, не двигаясь. Он наблюдал за моим поведением с интересом. Сказал:
– Мне нравится смотреть на твои попытки сохранить лицо. Хоть я-то знаю, стоит немного надавить…
– Зачем? – спросила я резко. – Ты же потерял ко мне интерес!
– Тебя задевает, что я это сказал, Клара? – он приблизился к дивану, но садиться не спешил. Мне приходилось смотреть на него снизу вверх.
– Я тебе отказала, Таир. Я была счастлива, и нашла мужчину, который принял меня, несмотря на то, что я «опозорена». У него нет твоих денег, связей и возможностей, но я предпочла его.
Я встала. Теперь мы были слишком близко друг к другу. Но мне так хотелось дать сдачи. Какой же наивной я тогда была...
– Ты никогда не терял ко мне интереса.
Хотелось его зацепить, ударить словом, если не могу действием. Всё, что я говорила, звучало тривиально даже для меня самой, но гордыня требовала: скажи ещё, глумись и дальше. Докажи, что больше не боишься.
– Не слишком ли высокого ты о себе мнения? – спросил Таир, изучая моё лицо. Я даже предположить не могла, о чём он думает, глядя на меня столь пристально.
– Иди к чертям! Я хочу выйти из этого дома и вернуться к Парижу!
– Не получится, – Ревокарт сцепил руки за спиной, наклонился ко мне и выдохнул в губы: – Теперь я знаю наверняка, ты – дочь Рема Тебриса.
Самая большая ошибка, совершаемая в юношеском возрасте, – вера людям на слово… Я сразу же приняла за чистую монету то, что Ревокарт действительно знает. Я была наивна, не догадывалась, что он блефует, оттого-то поддалась на провокацию:
– Твой брат был подонком и алкоголиком. Он погубил вверенный ему Железный Легион.
Резкая пощёчина обожгла лицо, отдача от неё заставила меня сделать шаг назад и упасть на диван. Я всхлипнула, вмиг растеряв боевой дух. На глазах выступили слёзы – проклятое чувство жалости к себе.
Не решаясь подняться с дивана, держась рукой за пылающую щёку, я взглянула на Ревокарта. И обмерла от страха!
Казалось, упоминание о брате превратило мужчину в двуногое чудище с острыми клыками и безумными глазами, способное убить голыми руками.
– Милая девочка Клара, – произнёс Ревокарт протяжно. – Знаешь ли ты, что у меня есть право на убийство тебя, твоей матери, брата и слишком живучего отца. Это древний закон, написанный ещё до Белой Войны. Око за око.
Он резко щёлкнул пряжкой на брюках и снял с себя пояс. Услышав этот звук, я снова всхлипнула, на этот раз громче, не таясь. Я пыталась отвести взгляд от мужчины со свирепым лицом, но не могла. Страх парализовал моё тело.
– Но тебя я убивать не собираюсь… пока. Мне всего лишь нужен Тебрис. Когда получу его – ты можешь быть свободна.
Мужчина резко сдёрнул меня с дивана и потащил за собой. Я и не думала сопротивляться – пусть делает что угодно, лишь бы больше не было физической боли.
Но в руках у него по-прежнему был ремень, и взгляд невольно возвращался к этой детали его туалета.
Ревокарт открыл дверь в соседнюю комнату и буквально швырнул меня внутрь. Толкнул ещё раз – я упала на кровать. Он резко бросил ремень на пол.
– Просто скажи мне, под каким именем он скрывается, и я оставлю тебя в покое.
Я вытирала слёзы, но их поток не прекращался. Я была жалкой и напуганной.
– Неужели вы не умеете укладывать своих женщин в постель другими способами, господин Ревокарт, кроме как шантажируя?
– Ты – не моя женщина, Клара, – ответил мужчина, снимая рубашку. – Ты – дочь труса, виновного в смерти десяти тысяч людей. Будет нужно – я с тебя шкуру спущу, но узнаю, где он скрывается.
Он навалился на меня сверху и резко дёрнул воротник платья. Ткань порвалась.
– Нет! – закричала я, вырываясь изо всех сил.
Он завёл мои руки вверх, вынуждая выгибаться от желания сбросить с себя ненавистное тело.
– Ну же, покажи, чему научилась за последние два года, – прошептал Ревокарт мне на ухо.
Я плакала. Так сильно, что слёзы застилали глаза.
– Ничему не научилась! – выкрикнула я сквозь слёзы. – Пусти меня, пожалуйста!
Его рука полезла под платье, сжала грудь, и я заплакала сильнее. «Ничему не научилась, – хотелось закричать. – После тебя мужчины были мне отвратительны! И лишь с Парижем было хорошо, ведь он мой, родной, тёплый. А ты – чужой, противен моему телу».